Донскому русскому литератору и публицисту «Шолоховской писательской роты», нашему коллеге по перу, автору «Советской России», коммунисту Георгию Губанову – 70! С чем мы его сердечно поздравляем и желаем острого пера и светлых мыслей в новых книгах и публикациях. И на то имеем особое право: первый рассказ «Старая шинель» он в мае 1964 года, накануне Дня Победы, опубликовал на страницах «Советской России». В ту дивную пору молодой автор был еще студентом.

…Родился и вырос Георгий Губанов на Верхнем Дону, о чем свидетельствует не только запись в официальных документах, но и автограф на романе «Тихий Дон» с такими словами: «Донскому казаку хутора Севастьяновского станицы Вещенской на добрую память. С приветом М.Шолохов». В большую журналистику Г. Губанов пришел из вешенской газеты, был главным редактором газет «Восход» , «Вечерний Ростов», «Молот», почти 10 лет верно служил в «Известиях»…

Первые две книги публицистики Г. Губанова вышли в Москве четверть века назад в издательстве «Советская Россия» («Родники инициативы» и «Третий цвет радуги»). Потом читатели получили «Балладу о коне донском», «В глубинах и на отмелях», повесть «Номенклатура», «Здравствуй, Дон», «Сторона донская», «Шолохов: мгновения жизни» (Воспоминания о встречах с земляком-нобелевцем за 30 лет) и другие оригинальные книги. Создал ряд телефильмов о Вешенской и Шолохове. Явлением российского масштаба называли в прессе недавнее издание современных русских пословиц и поговорок (65 тысяч в четырех томах!), не собранных, а написанных Г. Губановым. Остается только сожалеть, что «Золотые россыпи» из-за мизерного тиража так и не дошли не только до «массового читателя», но даже и до специалистов и знатоков русского слова.

Предлагаем вниманию читателей «Советской России» новую публикацию Георгия Губанова, члена Союза писателей России, заслуженного работника культуры РФ, члена Петровской академии наук и искусства.

СМОТРЕЛ недавно «телевизионную версию» «Тихого Дона» Бондарчука-старшего и Бондарчука-младшего, а память возвращала меня в ту давнюю пору, когда вышла «Судьба человека», в ту самую чайную, которой уже давным-давно нет и в помине: на том месте выросла контора… Но встреча заполнилась и вспомнилась теперь, через столько лет!

Народу собралось тогда, как на осенней ярмарке. Шум-гам, присесть перекусить негде. Правда, была в той чайной матерчатая ситцевая загородочка для местного начальства персоны на четыре. Буфетчица Таисия Васильевна вошла в наше безвыходное положение: усадила нас за занавеску. Мой сосед, находясь под восторженным впечатлением от «судьбы человеческой», как он выражался, с жаром толковал не о фильме, а о своем отце и для большей убедительности бил кулаком правой руки в ладонь левой:

— Нет, вы ничего не смыслите в силе таланта Шолохова. А мы вот в семье на своей шкуре все испытали. Отец-то мой в плен к фашистам раненым в беспамятстве угодил… После Победы мы его еще два года ждали, дождались! Возвернулся, а на работу механиком в заготзерно не берут. В плену был… А как Шолохов громыхнул на всю страну про судьбу человеческую, так и отца ответственным за всю технику на элеваторе поставили. Судьбы скольких обиженных он таким манером на нормальную жизненную колею выправил, поди, и самому Богу неведомо…

— Дело гутарите, орелики желтоклювые, — подсел к нам знакомый казак в потертой фуражке с треснутым козырьком, говорун и весельчак. — Я вам, племя молодое да знакомое, говорил и опять скажу. Я вот за этим самым столиком с самим Дрюней Соколовым не просто чай гонял, но и беседы дюже полезные вел не один момент. Вот я ему, Андрею, и говорю…

— Его Сергеем Федоровичем зовут, а фамилия у него — Бондарчук, — попытался я уточнить.

— Ты, вон того: слухай, что я гутарю. Как я промелю, тогда и ты засыпешь… Вот я ему и говорю… Да при чем тут винцо? Ну, не сбрешу: угощал он меня вермутом красным… Так и я ж в долгу не отковырковался. Вот я ему, значится, и говорю: «Чего это ты, Андрей, свет-соколик, какой-то неухоженный? Вон пуговка на телогрейке другого фасону приклепана, рубаха не первой свежести. К тому же карпетки на ногах хучь и белые, а моль халявки крепко тронула, заштопать некому. Я ему говорю, а он ухмыляется в кулак свой жилистый. Вчерась, говорю, поглядел я на вас с сыночком у Дона и сердце в пятки стукнуло… Не выдюжишь ты со своим стригунком милым без бабы… Маманька ему нужна. Да и ты без своего куреня, что казак без коня. А он улыбается. Я и говорю ему: дело-то к зиме поворачивает, ты где квартируешь? В Доме приезжих? Да какой же ты, Андрей батькович, приезжий? Ты нашенской закваски! И сынуля твой — казачонок нашенский, весь в тебя. Вчера у Дона как зыркнул на меня исподлобья, так вылитый батя! Я ему толкую, а он улыбается во весь рот! Чудной… Перебирайся ты с мальцом. У нас курень свой просторный, во дворе — флигель под шифером… Столоваться вместе будем… у казаков так испокон заведено. С харчами сподручней. Ну, посуди сам: не будет же моя хозяйка вам щи в отдельном чугунке варить… Какая плата за жилье-бытье и харч? По хозяйству чем пособишь, тому и рады будем… Слухает меня с интересом, а у самого — рот до ушей, хоть завязочки пришей…

Да простит меня читатель за столь пространное цитирование земляка-станичника, но ведь его на первый взгляд бесхитростные рассуждения как раз и есть мнение казачьего народа — главного героя романа «Тихий Дон». К чему это мне пришлось делать такое отступление от темы? Да к тому, чтобы рассказать только об одной встрече М.А.Шолохова с теми, кто и по сей день создает (и будет создавать!) фильмы, пьесы, инсценировки по гениальным произведениям нобелевца.

ЧЕМ ТВОРЕЦ мудрей, тем о нем писать и рассказывать трудней. Но лично мне до боли в сердце знакомо и другое: трудно говорить о том, кого ты плохо знаешь, но куда трудней поведать людям о том, кого ты слишком хорошо знаешь. 3а долгих тридцать лет незабываемых встреч с земляком всякое бывало: иногда Михаил Александрович одной фразой мог ответить на десяток вопросов корреспондентов, а другой раз на одну фразу мог отвечать полчаса и более: только успевай запоминать да записывать!

Михаил Александрович много раз возвращался к теме экранизации и постановкам на сцене его произведений, встречался с артистами, режиссерами, сценаристами... Сам принимал участие в написании сценариев, ездил на съемочные площадки к Сергею Бондарчуку, беседовал дома и в «поле» под палящими лучами софитов и солнца с Василием Шукшиным. А какие теплые послания получала от него артистка Эмма Цесарская. Я уже не говорю о радушном гостеприимстве Михаила Александровича, когда у него на подворье в станице Вешенской появлялись актеры и киношники из столицы...

...На майские праздники я из Ленинграда, где тогда учился, приехал в Ростов-на-Дону. Заглянул на Буденновский, к редактору областной газеты А.М.Суичмезову. Александр Михайлович знал меня еще по работе в вешенской районной газете и по публикациям в «Молоте». Пообещав «не оставить молодого коллегу и земляка без хлеба насущного», редактор стал торопливо собирать какие-то бумаги со стола в коричневую кожаную папку с замком-змейкой:

— У нас такое событие! Позарез надо лично присутствовать... В театре Горького «Поднятую целину» решили ставить... Михаил Александрович Шолохов приехал на встречу.

Не сразу, но упросил Суичмезова взять меня с собой на том условии, что я не стану рта открывать и буду ниже травы и тише воды. Это было 8 мая 1963 года. Теперь — через десятилетия! — о том далеком, но памятном для меня событии можно рассказать с точностью почти до единого слова. Дело в том, что спустя 27 лет, 9 января 1990 года, мой земляк Григорий Сивоволов — автор книг о Шолохове и героях его произведений — подарил мне стенограмму встречи М.А.Шолохова с коллективом Ростовского театра имени Горького, а также с писателями, научными и партийными работниками. Стенограмма стала неоценимым подспорьем к моим записям той давней встречи, что хранились в блокноте.

Разговор на встрече повел тогдашний идеолог области Михаил Фоменко. Помню, Шолохов с первых минут как-то полушутя сразу снял налет официоза... Михаил Кузьмич поправил очки в тонкой оправе, бегло окинул цепким взглядом присутствующих:

— Мы с вами собрались, товарищи, для того, чтобы поговорить о том, как идет подготовка к постановке спектакля по роману Михаила Александровича Шолохова «Поднятая целина»...

Михаил Александрович глянул на Фоменко, потом неожиданно обратился к участникам встречи:

— Мы с моим другом Юрием Андреевичем Ждановым тут вот обменялись мнением... Вот ведь «беда», когда вопросы идеологической работы попадают в железные руки Михаила Кузьмича: берется он, конечно, цепко, с этакой, знаете, хваткой... И вот эту нашу беседу сразу хочет поставить на официальную ногу. Даже президиум есть!

— Можно и без президиума, — подхватывает Фоменко. — Ничто не помешает разговору неофициальному.

— Вот-вот! — еще больше разряжает напряженность Шолохов. — Мне кажется, нам надо попроще поговорить. Я вообще официоз в творчестве не принимаю всерьез... Давайте попроще, уважительно и требовательно...

Главный режиссер Энвер Бейбутов за эти полторы-две минуты совсем пришел в себя и спокойно начал:

— Собственно, я долго говорить не буду. Работу над пьесой мы начали. Весь коллектив одобрил инсценировку. Но нас очень волнует и тревожит то, как посмотрит на пьесу Михаил Александрович... Над пьесой мы пока работаем за столом, имея под руками два тома романа. Коллектив настроен творчески... Нам хочется услышать ваше мнение, Михаил Александрович, о композиции сценического варианта «Поднятой целины», ваши соображения о главных действующих лицах...

Писатель Александр Бахарев поинтересовался, распределены ли роли, известно ли кто и кого из героев играет...

Потом дали слово А.Суичмезову, как драматургу, тесно связанному с театром Горького.

— Я очень внимательно прочитал инсценировку Петра Демина. — Конечно, невозможно воплотить на сцене роман в том виде, как он создан автором. У театра свои законы. Особенности такого жанра, как пьеса, требуют своеобразного построения сцен и событий. Общее впечатление от пьесы хорошее. Драматург сумел бережно сохранить суть романа. Большая ответственность ложится на актеров, режиссера и художника: ведь вторая книга романа впервые в стране появляется на сцене.

— Химики могут анализировать то или иное явление с использованием едких химических реактивов, — начал издалека профессор, ректор РГУ Юрий Жданов (сын А.Жданова, которого Шолохов хорошо знал, и зять Сталина, которого Шолохов знал еще лучше!), — думаю, что это смелая и ответственная задача — инсценировать «Поднятую целину»... В целом это удалось. Тем не менее чувство некоторого сомнения у меня существует. Какого рода? Мне представляется, что инсценировка напрасно ограничена лишь второй частью романа. Создается впечатление некоторого разрыва судеб героев... От чего хотелось бы предостеречь театр? Условия инсценировки ограничены рамками. Это привело к тому, что произведение получает характер бытовой драмы, а это — трагедия! Главные действующие лица гибнут. Мы знаем, за что гибнут. При оптимистическом характере произведения эти трагические моменты нужно положить в основу...

Шолохов внимательно слушал ораторов, раза два перекинулся с Фоменко краткими фразами, которые зал не мог слышать... Когда Михаил Александрович произнес первую фразу: «Мне не хотелось 6ы, чтобы наш разговор носил сугубо официальный характер», участники встречи мгновенно притихли и стали с неподдельным интересом прислушиваться к каждому слову Шолохова.

— Давайте говорить об искусстве. Я инсценировку всю не читал и замечаний по ней делать не собираюсь... Прочитал восемнадцать страниц, подумал, что нет надобности читать. Здесь не чувство авторской ревности, а закономерность чувства автора...

Михаил Александрович на несколько мгновений смолк, словно перебирая в памяти тяжкие годы рождения, гибели и возрождения «Поднятой целины», любимых до боли в сердце героев романа, слегка побарабанил пальцами правой руки по столу, чуть прищурил большие серо-голубые глаза... Далее он повел беседу, словно рассуждал сам с собой, сверяя каждое слово с внутренним движением души. Шолохов не критиковал, не спешил дать советы, указания: он именно рассуждал.

Мне почему-то показалось, что Шолохов внутренне не очень-то рад, что герои его романа станут ходить по сцене, говорить в зал то, что уже сказано в книгах... Хотя ведь десятки писателей не только в России, но и на Западе часто становятся звездами именно благодаря экранам кино и сценам театров... При этом критики взахлеб глаголят о второй жизни произведений: рассказов, повестей, новелл, романов... Внешнее состояние всего поведения писателя, спокойное, без высоких эмоций и улыбчивой радости, стало (по крайней мере для меня!) логическим продолжением его откровенных размышлений:

— Я всегда уклонялся от перевода моих произведений на экраны и остаюсь при мнении, что прозаические произведения, как бы они ни были известны, не поддаются инсценировке или экранизации. Вспомните судьбу повести Фурманова. Фильм «Чапаев» задавил повесть. Происходят два процесса: либо фильм давит прозаическое произведение, либо вообще фильм выходит сам по себе... Я считаю, что книга «Тихий дон» значительно лучше фильма. То же самое и с «Поднятой целиной». Другое дело — «Судьба человека»! Это сценарий, это живая ткань для создания фильма, для экранизации... Нужны только хорошие артисты.

Тут Михаил Александрович сделал продолжительную паузу, словно почувствовал какую-то внутреннюю неловкость, что говорит о своих произведениях... Мне казалось, что Шолохов все же продолжит разговор о «Поднятой целине», но размышления писателя поднялись выше конкретной инсценировки в конкретном театре. Шолохов говорил о настоящем искусстве:

— Театр — это большое искусство! Но только тогда, когда театр идет от жизни, от правды, не мелкой натуральной, а настоящей правды от народного большого искусства... Хорошим спектакль в театре может быть тогда, когда он стремится показывать жизнь, понимать ее корни. 3а последние десять лет я замечаю, как у нас в театрах почему-то стало традицией уходить от жизни... Вот иногда смотришь спектакль в театре или по телевидению, слушаешь по радио, как говорят артисты или артистки, и видишь, как это все неправдоподобно! На сцене все должно быть так, как в жизни. Театр отошел от жизни. Нельзя, чтобы был разрыв между сценой и реальностью бытия нашего. Если не веришь кинофильму, спектаклю — значит, это произведение не достигло цели. Зритель понимает, что в жизни все это не так! Это происходит оттого, что мы не приобщаемся к жизни.

М.А.Шолохов размышлял о театре, об искусстве и о жизни. Не говорил об инсценировке «Поднятой целины»... Но у меня в блокноте той поры сохранилась такая фраза между записями его выступления: «Говорит о театре вообще, но ведь это прямые советы, как поставить «Поднятую целину» на ростовской сцене!» В зале — тишина; ненавязчивые слова Шолохова, как добрые семена, падают в благодатную почву, волнуют души и сердца:

— Мы говорим о школе Станиславского и Немировича-Данченко. По словам же Панаевой, при крепостном праве не было школ, а пьесы ставились. Я не верю, что так бывает в жизни! Это какой-то изысканный трафарет. Нельзя ли приблизиться к жизни, чтобы не было разрыва между рампой и зрителем? Я уже не говорю о том, что много серых, плохих пьес появилось. Драматическое произведение требует напряженной работы всего коллектива и каждого актера в отдельности. Я вспоминаю, когда Владимир Иванович Немирович-Данченко пришел ко мне (я жил в те дни в Москве). Как сейчас помню: подтянут, аккуратно подстриженная бородка... Прошелся по комнатке и говорит: «Напишите пьесу для художественного театра». Я сказал, что это непросто, что я не драматург. Он стал уговаривать: «Ну что вам стоит?»... Нет, не представляю драматурга, который мог бы за месяц написать пьесу!..

— Как поставить «Поднятую целину!? — задает сам себе вопрос Шолохов и продолжает: — Надо понять главное, ради чего мы это делаем. Здесь Юрий Андреевич прав: ставить так, чтобы не получилось мелодрамы — Лушка, Макар... Я понимаю ростовский театр: хочется выйти с какой-то своей пьесой. Для этого многое нужно. Прежде всего, чтобы не было неправдоподобия. А как это будет на сцене? Воплотит ли артист черты Макара, видит ли он Макара, знает ли таких людей, как Макар? Я бы считал, если вы всерьез беретесь, то артистам нужно побывать в казачьих хуторах, не сидеть в Ростове: надо видеть жизнь низов... Вот такая, к примеру, бытовая подробность: походка казака. Раньше... работали на волах и лошадях, так и ходили медленно... — Михаил Александрович для пущей убедительности под улыбки участников встречи показывает, как казаки ходили за плугом, рядом с лошадью. — Появился трактор — стали ходить быстрей. Сейчас походка совершенно изменилась. Я не хочу все уподобить внешней форме, но как-то надо поспевать за жизнью. А у вас ничего не меняется: человек на сцене все с теми же модуляциями...

Шолохов резко поворачивается к режиссеру театра Бейбутову, словно лично ему советует:
— Вам надо посмотреть на казачек!
В зале сдержанный хохот: Бейбутов, по-моему, доволен таким неожиданным вниманием к его персоне, пытается поклониться в сторону Шолохова, а тот продолжает:

— Каждая женщина хороша по-своему! Есть врожденная грация. Посмотрите, как казачка поправляет прическу, как мечет взгляд... И тут же — Нагульнов всегда со своей осанкой. Нужно, чтобы зритель видел эту прелесть на сцене. Надо суметь это все показать! Нужно, чтобы на сцене были живые люди... А то — школа, школа... Школа — сама жизнь: если вы оторвались от жизни, то вам никто не поверит.

В ранней юности мне довелось прочитать рассказы Шолохова и роман «Тихий Дон». Поражался, что все написано нашенским языком, но с какой точностью подобраны слова, как выстроены фразы, предложения, какой поразительной силы разговорная речь! И на той встрече Шолохов не забыл о главном изобразительном инструменте и писателя, и актера:

— Обратите внимание на язык, произношение, манеру говорить на Дону. В самом начале я злоупотреблял немножко говором... Но тут надо бережно сохранить мягкое южнороссийское произношение тысячелетий. Все это имеет существенное значение для общения со зрителем. Что еще хотелось бы посоветовать? Сделайте добротно. Не стоит спешить (золотое правило, которому сам Шолохов следовал всю жизнь!), чтобы выйти к людям с недоноском. Материал для пьесы, для спектакля есть, а остальное — дело ваше. Донесете ли вы до зрителя аромат донской степи — это уже ваше дело, дело вашего таланта. Пьеса — это плод всего коллектива. Мне бы хотелось, чтобы у вас вышел хороший спектакль, с которым бы вы вышли на большую сцену. Действуйте без спешки, футбольной горячки. Искусство требует большого внимания...

Шолохов пристально смотрит на Фоменко, потом на артистов.

Под аплодисменты, адресованные автору романа, М.Фоменко «полностью соглашался» с Шолоховым, что работать над инсценировкой надо без торопливости, нужно поразмыслить, повстречаться с писателями Виталием Закруткиным, Анатолием Калининым, создать спектакль, который был бы поставлен не только в Ростове, но и на всесоюзной сцене в Москве...

Заключительную речь идеолога партии прервал кто-то из артистов громкой репликой из зала:

— Михаил Александрович, а мы сумеем встретиться с вами в процессе работы над спектаклем?
Шолохов живо откликнулся:
— Мне думается, что это наш предварительный творческий разговор для того, чтобы затем каждый из нас осмыслил его содержание по-своему. Очень много полезного в том, что говорил Александр Михайлович Суичмезов. Прав Юрий Андреевич Жданов в своих опасениях, чтобы инсценировка не переросла в бытовую драму. Нам надо еще увидеться, чтобы не получилось так, что вы сделаете спектакль, а он окажется негодным, мертворожденным. Здесь совершенно разные соображения. Мы все по-разному подходим к неиспеченному пирогу. Дорогой Юрий Андреевич смотрит со своей точки зрения: химическая реакция, она тоже имеет значение, но если реакция будет не в нашу пользу, то и Юрий Андреевич не уйдет от участия в налаживании нужной реакции... Больше встреч. Мне хотелось, чтобы хороший спектакль был. Я очень рад, что с вами встретился...

Привожу так пространно высказывания М.А.Шолохова с доброй надеждой, что его мысли через десятилетия дойдут и до тех, кто в наши дни и позже будет соприкасаться с бессмертными творениями гения, чтобы вывести героев его произведений на сцену или на экран.

Надо заметить, что спектакль «Поднятая целина» удался на ростовской сцене и с восторгом был принят в Москве. И не только на Дону и в столице, но и в других театрах страны.

1978-й — особый год во взаимоотношении М.А.Шолохова с ЦК и его Генеральным секретарем Брежневым, с Политбюро. 14 марта на стол генсека легло письмо-размышление М.А.Шолохова из Вешенской о судьбе русской литературы, о будущем русской культуры... Письмо на имя лидера страны. Резолюция Брежнева на письме: «Секретариату ЦК. Прошу рассмотреть с последующим рассмотрением на ПБ. Л.Брежнев». Письмо изучают. Срочно создается специальная комиссия. В аппарате ЦК — шумок, гомон, пересуды... И было от чего встревожиться генсеку и его окружению. М.А.Шолохов писал с горечью, смело и открыто:

«До сих пор многие темы, посвященные нашему национальному прошлому, остаются запретными... Чрезвычайно трудно, а часто невозможно устроить выставку русского художника патриотического направления, работающего в традициях русской реалистической школы. Несмотря на правительственные постановления, продолжается уничтожение русских архитектурных памятников. Реставрация русской архитектуры ведется крайне медленно... Безотлагательным вопросом является создание журнала, посвященного проблемам национальной русской культуры («Русская культура»)... Надо рассмотреть вопрос о создании музея русского быта...»

А далее в письме Шолохов говорит еще жестче, еще более наступательно и смело:

«Принижена роль русской литературы в историческом духовном процессе. Отказывая ей в прогрессивности и творческой самобытности, враги социализма тем самым пытаются опорочить русский народ как главную интернациональную силу советского многонационального государства, показать его духовно немощным, не способным к интеллектуальному творчеству...»

Хроника не тот жанр, где уместны пространные комментарии. Но, право, слово М.А.Шолохова — не в бровь, а в глаз! Столько лет минуло с той поры, но как все точно и своевременно и в ХХІ веке! А что тогда предприняли генсек, политбюро? Сотворено секретное постановление, а в нем первым пунктом (надо же было до такого додуматься!): «Разъяснить т. Шолохову (каков тон: каждый сверчок должен знать свой шесток!) действительное положение дел с развитием культуры в стране и в Российской Федерации... Никаких дискуссий по поставленному вопросу о русской культуре не открывать». А дальше — сплошные похвальбушки по всему постановлению, что в СССР все хорошо и даже отлично обстоит с русской литературой и с русской культурой! Шолохова в постановлении фактически обвинили в политической незрелости: «Т. Шолохов оказался... под каким-то отнюдь не позитивным влиянием...» Одним словом, письмо-тревога М.А.Шолохова — идейно-политическая ошибка автора письма, автора бессмертных произведений.

Время подтвердило и подтверждает, как был прав гений России! Взгляните сегодня на экраны телевизоров, почитайте книги, журналы, прессу... Все, о чем предупреждал в свое время великий писатель, в наши дни удесятерилось в своем неумолимом сползании в гнилище русофобии... Впору вспомнить тревожные слова писателя и воскликнуть: «Доколе, русичи!»

Пройдут годы, десятилетия, будут уходить и приходить поколения... Но короткое слово «Шолохов», высеченное на гранитной глыбе, что лежит на могиле писателя в станице Вешенской, будет вечно будоражить умы, согревать сердца и очищать души людей.
И никто не будет спрашивать «Это какой Шолохов?!» Как не спрашивают в наши дни: это какой Гомер, какой Шекспир, какой Пушкин?..» Шолохов навсегда останется символом необычайного XX века.

Даже само письмо Шолохова генсеку известно узкому кругу, не говоря уже о том, что его тревожное содержание — до сих пор под гнетом забвения. Печально, но это факт! Приведем его здесь полностью.
«Дорогой Леонид Ильич!
Одним из главных объектов идеологического наступления врагов социализма является в настоящее время русская культура, которая представляет историческую основу, главное богатство социалистической культуры нашей страны. Принижая роль русской культуры в историческом процессе, искажая ее высокие гуманистические принципы, отказывая ей прогрессивности и творческой самобытности, враги социализма тем самым пытаются опорочить русский народ как главную интернациональную силу советского многонационального государства, показать его духовно немощным, неспособным к интеллектуальному творчеству. Не только пропагандируется идея духовного вырождения нации, но и усиливаются попытки создать для этого благоприятные условия.

И все это делается ради того, чтобы, во-первых, доказать, что социализм в нашей стране — это якобы социализм «с нечеловеческим лицом», созданный варварами и для варваров, и, во-вторых, что этот социализм не имеет будущности, так как его гибель предопределена национальной неполноценностью русского народа — ведущей силы Советского государства.

Особенно яростно, активно ведет атаку на русскую культуру мировой сионизм, как зарубежный, так и внутренний. Широко практикуется протаскивание через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру, противопоставление русского социалистическому. Симптоматично в этом смысле появление на советских экранах фильма А.Митты «Как Петр І арапа женил», в котором открыто унижается достоинство русской нации, оплевываются прогрессивные начинания ПетраІ, осмеиваются русская история и наш народ. До сих пор многие темы, посвященные нашему национальному прошлому, остаются запретными. Чрезвычайно трудно, а чаще невозможно устроить выставку русского художника патриотического направления, работающего в традициях русской реалистической школы.

В то же время одна за другой организуются массовые выставки так называемого авангарда, который не имеет ничего общего с традициями русской культуры, с ее патриотическим пафосом. Несмотря на правительственные постановления, продолжается уничтожение русских архитектурных памятников. Реставрация памятников русской архитектуры ведется крайне медленно и очень часто с сознательным искажением первоначального облика.

В свете всего сказанного становится очевидной необходимость еще раз поставить вопрос о более активной защите русской национальной культуры от антипатриотических, антисоциалистических сил, правильном освещении ее истории в печати, кино и телевидении, раскрытии ее прогрессивного характера, исторической роли в создании, укреплении и развитии русского государства. Безотлагательным вопросом является создание журнала, посвященного проблемам национальной русской культуры («Русская культура»). Подобные журналы издаются во всех союзных республиках, кроме РСФСР.

Надо рассмотреть вопрос о создании музея русского быта. Для более широкого и детального рассмотрения всего комплекса вопросов русской культуры следовало бы, как представляется, создать авторитетную комиссию, состоящую из видных деятелей русской культуры, писателей, художников, архитекторов, поэтов, представителей Министерства культуры Российской Федерации, ученых-историков, филологов, философов, социологов, которая должна разработать соответствующие рекомендации и план конкретной работы, рассчитанной на ряд лет.

Дорогой Леонид Ильич! Вы многое сделали для разработки конкретного плана подъема экономики Нечерноземной зоны Российской Федерации, то есть тех районов, которые составляют изначальное историческое ядро России. Приятно отметить, что план встретил всеобщее одобрение и в настоящее время успешно претворяется в жизнь.

Деятели русской культуры, весь советский народ были бы вам бесконечно благодарны за конструктивные усилия, направленные на защиту, дальнейшее развитие великого духовного богатства русского народа, являющегося великим завоеванием социализма, всего человечества. С глубоким уважением, Михаил ШОЛОХОВ».

Ответ известен: «Разъяснить товарищу Шолохову необходимость более глубокого подхода к поставленным им вопросам». Эх, где вы теперь, циковские разъяснители?