| < Предыдущая | Следующая > |
|---|
Тот ошеломительный успех, который имел и до сих пор имеет фильм «Чапаев» режиссёров Георгия и Сергея Васильевых, не знает аналогов в истории советского и российского кино. Заглавную роль в нём сыграл великий актёр, выдающийся режиссёр и театральный деятель Борис Андреевич Бабочкин, родившийся 18 января 1904 года. Он не стал заложником одной лишь удачной роли, как это часто бывает, а прожил насыщенную и богатую творческую жизнь в театре и кино. Его по праву считают одним из продолжателей его великих учителей — К.С. Станиславского, М.А. Чехова, И. Н. Певцова.
С течением времени самые великие произведения искусства в массовом сознании подчас превращаются в набор ходульных штампов и фраз, а некогда героические образы становятся поводом для анекдотов. Разве не то же произошло с созданным гением Сервантеса образом великого идеалиста и рыцаря Дон Кихота? Нечто подобное настигло к 1970—1980-м годам и образ героя Гражданской войны Чапаева из одноимённого кинофильма. Василий Иваныч и Петька — любимые персонажи позднесоветских анекдотов. Но именно этот факт и есть свидетельство подлинного величия и гениальности авторов первой советской кинотрагедии (так фильм классифицируют киноведы). Ведь с самых первых мгновений демонстрации на публике картина захватила аудиторию целиком и не отпускает её по сей день.
Как рассказывали очевидцы, на первом показе фильма 5 ноября 1934 года в кинотеатре «Титан» в Ленинграде кинозал не был заполнен и состоял в том числе из ветеранов и очевидцев событий Гражданской войны (после её окончания прошло лишь 12 лет). Никаких предварительных презентаций или анонсов: премьера была очень тихой. К тому же приёмочная комиссия Главного управления кинофотопромышленностью, а затем и руководство «Ленфильма» после технических просмотров проявили ледяное равнодушие к картине. И съёмочная группа внутренне была готова к провалу.
Но когда в «Титане» первый официальный показ фильма закончился и в зале зажгли свет, зрители притихли и продолжали молча сидеть на своих местах. Тогда вышел директор кинотеатра и, встав перед экраном, сказал: «Товарищи, всё...» Но зрители не расходились.
Они никак не могли понять: куда вдруг всё делось? Только что им показали настоящий, подлинный кусок их жизни… Ещё мгновение назад вокруг были уральские степи и уральские волны, где зритель боролся, страдал, побеждал, погибал, — и вдруг всё куда-то исчезло! Зритель просто отказывался возвращаться из чудесного фильма в реальность. То было какое-то волшебство. На следующие сеансы билеты были уже распроданы на несколько дней вперёд.
Борис Бабочкин вспоминал, что получил тысячи писем от поклонников «Чапаева» и попадались такие письма, где зритель признавался, что непосредственно увидел себя на экране. А некоторые на встречах создателей фильма со зрителями признавались в том же.
«Наиболее удивительным мне кажется то, что подлинные участники событий — бойцы и командиры Чапаевской дивизии — тоже воспринимали фильм как живую жизнь, а не как произведение искусства. У меня на груди плакал горькими и радостными слезами пожилой человек, бывший чапаевский боец. Он обнимал меня, всхлипывая и стесняясь своих слёз, и повторял: «Там, у колодца, в белой-то рубашке, ведь это был я... Ты понимаешь, ведь это был я...» И мне не захотелось разрушать эту его иллюзию. Я подтвердил: «Это был ты. Я знаю».
Это был крестьянин, рядовой солдат. Во время встреч с командирами дело оказывалось несколько сложней, но и эти встречи в общем подтверждали необыкновенную силу иллюзий и какой-то, я сказал бы, гипнотической мистификации, заключённой в фильме», — признавался Борис Андреевич.
В фильме перед сценой каппелевской атаки адъютант Чапаева приносит тревожную весть: «Буза в эскадроне. Жукова убили». Здесь фамилия Жуков выбрана авторами совершенно случайно. Но, как оказалось, командир кавалерийского эскадрона Чапаевской дивизии по фамилии Жуков действительно существовал. И однажды он оказался на просмотре фильма, где присутствовал Бабочкин. И этот «подлинный Жуков, не виновный в случайном совпадении, предъявил мне, как Чапаеву, самую серьёзную претензию: как это я, не разобравшись как следует, поверил, что его убили, — вспоминал артист. — Он — Жуков — был только ранен, и пока усмиряли взбунтовавшийся эскадрон, ему делали перевязку здесь же, неподалёку, вот в этом же лесу».
Несмотря на всю выпуклость и плакатность основных образов фильма, он никогда не был пропагандистской агиткой, но невероятно реалистичной картиной, правдивость которой подтверждается даже мельчайшими деталями.
Об этом говорят в том числе и свидетельства потомков представителей белогвардейской стороны, изображённой в «Чапаеве». Так, к примеру, известно воспоминание выдающегося артиста балета, балетмейстера, педагога и публициста В.Е. Камкова (1945—2015), опубликованное на страницах «Вестника Академии русского балета им. А.Я. Вагановой». Там есть, в частности, интереснейший сюжет, посвящённый фильму «Чапаев»:
«Наше поколение было захвачено событиями, происходившими на экране. Мы смотрели фильм по нескольку раз. Мы играли в Чапаева. Но понять всю серьёзность и смелость создателей фильма и задуматься о настоящем месте этого фильма в культурном наследии нашей истории мне помог один эпизод, который произошёл со мной примерно в 2007 году. Это произошло в Швейцарии, в кантоне Валле, в маленьком городке под названием Сьон. Сюда мне удалось организовать поездку хореографического отделения Ленинградского областного колледжа культуры. Как-то я вошёл в зал во время репетиции, и моё внимание привлекла интересная женщина, которая о чём-то рассказывала собравшимся вокруг неё студентам и педагогам на хорошем русском языке: «Мы очень с большим интересом восприняли фильм «Чапаев». Но почему такие ошибки? Вот, например, полковник Бороздин. Во-первых, он не Бороздин, а Изергин, а главное — он никогда не играл на фортепиано. И вообще он умер в Париже в 1953 г., а не погиб в бою, как это показано в фильме».
Откуда-то из подсознания у меня возникают отрывки разговоров, услышанных когда-то дома. Невозможно вспомнить, в какой момент это отложилось в моей памяти. Но, наверняка, конечно, что это моя мама — Наталья Александровна Камкова (выдающаяся советская артистка балета, в 1930-е годы жила в доме на Гороховой, 4, в Ленинграде, где жили братья Васильевы, Б. Бабочкин и другие создатели «Чапаева». — А.Д.) разговаривала с кем-то из многочисленных гостей, которые бывали в нашей квартире. И я мгновенно вступил в разговор: «Во-первых, игра на рояле не ошибка. Это сознательная деталь, внесённая И.Н. Певцовым (исполнитель роли полковника Бороздина. — А.Д.) в образ полковника, чтобы подчеркнуть белую кость героя — дворянское образование и культуру. Во-вторых, фамилия изменена осознанно. Это не исторический персонаж, а обобщённый образ врага».
Так мы знакомимся с племянницей белого генерала, образ которого воплотил на экране Илларион Николаевич Певцов. Она называет Изергина «дядя Миша», а я ей рассказываю, что родился и вырос в квартире, где жил во время создания фильма «Чапаев» исполнитель главной роли полковника И.Н. Певцов. Первый муж моей мамы… Эта встреча в маленьком городке среди швейцарских Альп произвела на меня впечатление чего-то нового, неосознанного, неизвестного в создании фильма «Чапаев». Со временем становилось понятно, что не сразу воспринимаешь всю серьёзность сказанного авторами. Ведь в этой картине впервые образы белых не окарикатурены. А эпизод психологической атаки каппелевцев, в котором стройные ряды офицеров с небрежной лихостью, с папироской в зубах шли под барабаны на смерть, производил потрясающее впечатление. Какой смелостью и уверенностью в своей правоте надо было обладать и каких усилий стоило доказать свою правоту в то время, когда снимался этот фильм!..»
Как позже вспоминал Б.А. Бабочкин, «Слава «Чапаева» родилась немедленно и росла, как снежный ком». Буквально через несколько дней после премьеры в «Титане» творческая киногруппа «Чапаева» была срочно вызвана в Москву. Ранним утром кинематографисты ехали по московским улицам. Бабочкин спросил шофёра: «Что за громадные очереди стоят по улицам?» Он ответил: «Это идёт новая картина «Чапаев». Не видели? Вот посмотрите. Если достанете билет».
Встреча москвичей с создателями «Чапаева» была назначена в Большом зале консерватории, там яблоку негде было упасть. После чего у группы в плане значилась встреча с творческой интеллигенцией. «Поздно вечером мы с трудом проталкиваемся через громадную толпу, которая берёт приступом Дом печати, где должна быть встреча с нами. Весь цвет советской интеллигенции здесь: писатели, журналисты, общественные деятели, А. Толстой, Жан-Ришар Блок, Мате Залка...» — рассказывал Б.А. Бабочкин.
Затем последовал Колонный зал Дома союзов, украшенный громадными фотографиями участников «Чапаева»: профсоюзы Москвы встречали и приветствовали создателей фильма. Газеты с каждым днём отдавали всё больше и больше места на своих полосах его громадному успеху. Появились восторженные отзывы писателей, учёных, военных и политических деятелей: Тухачевского, Эйдемана, Гамарника, Рудзутака, Эйхе...
В Смольном же сам Сергей Миронович Киров показывал «Чапаева» всем делегациям, приезжавшим в Ленинград по хозяйственным или партийным делам. Тем временем успех «Чапаева» продолжал нарастать. Вот уже по улицам Москвы после работы идут колонны трудящихся с фотографиями чапаевцев, транспарантами, плакатами, на которых написано: «Мы идём смотреть «Чапаева».
А в маленьком районном городке Ленинградской области Кингисеппе, на центральной площади, где были сосредоточены главные учреждения района — райисполком, милиция, пожарная команда и Дом культуры, — можно было наблюдать необычайную картину: на площади горели костры, кипели чайники, шёл пар от заиндевелых лошадей… «Что это? Мобилизация? Ярмарка? Нет. Это крестьяне окрестных сёл съехались смотреть «Чапаева», они ждут своей очереди, и картина идёт в Доме культуры круглые сутки», — вспоминал Б.А. Бабочкин. Давка за билетами была такой, что одному зрителю, бывшему военному, в толпе около кинотеатра сломали ногу!
18 января 1935 года «Правда» опубликовала передовую под заголовком: «Чапаева» посмотрит вся страна». Всенародное признание «Чапаева» разрослось в могучую лавину, которая неслась по необъятным просторам страны стихийно и всепобеждающе... В январе 1935 года. на торжественном вечере в честь пятнадцатилетия советской кинематографии при появлении на сцене героя фильма «Чапаев» зрительный зал Большого театра в едином порыве встал!
Аналогичный приём «Чапаеву» оказала и зарубежная публика и кинокритика. Так, в корреспонденции из Нью-Йорка газета «Правда» 2 марта 1935 года написала: «Наконец на Бродвее был показан «Чапаев». И тогда восторженные голоса прессы и зрителей прозвучали на всю страну. Можно с уверенностью сказать, что такого огромного успеха, таких шумных восторгов публики, такого смеха, таких сдерживаемых рыданий, такого грома аплодисментов и абсолютного единодушия прессы не знал не только ни один советский, но почти ни один иностранный фильм вообще... «Чапаев» идёт на Бродвее уже шестую неделю, возможно, он будет идти восемь — девять недель. Шесть недель ежедневно очереди у театра, шесть недель бурные восторги публики, шесть недель вся пресса ежедневно пишет о «Чапаеве», не уставая восторгаться этим замечательным произведением искусства, этой замечательной победой советской кинематографии. Фильм показывается сейчас в больших кинотеатрах Вашингтона, Бостона, Балтимора, Чикаго и других городов США.
Национальное объединение критиков США дало «Чапаеву» высшую оценку — «исключительный фильм», оценку, которая редко присуждается американским фильмам... Рецензия восторженно отзывается об игре... и о замечательной работе режиссёров — братьев Васильевых... Известный критик газеты «Нью-Йорк пост» Торнтон Телеганти дал фильму высшую оценку — «превосходный». Такая оценка до сих пор ещё не была дана ни одному американскому или иностранному фильму... Бонел в «Уордлтелеграм» свой восторженный отзыв заканчивает словами: «Откровенно говоря, «Чапаев» настолько блестящий фильм, что его нельзя пропустить и не посмотреть».
Здесь, в Нью-Йорке, наблюдается такая же картина, как и в Москве: люди ходят смотреть «Чапаева» по многу раз, каждый раз по-новому восторгаясь картиной... «Чапаев» победил! Победила советская кинематография!»
В том, каким зритель увидел на экране и навсегда полюбил героя фильма «Чапаев», главная заслуга Бориса Бабочкина. Как это ни удивительно, имя Чапаева он впервые узнал ещё в далёкой юности. Вспоминал Борис Андреевич об этом так:
«То, что я не встречал живого Чапаева, мне кажется чистой случайностью. Я вырос в тех же местах, где потом гремела слава Чапаева, моя комсомольская юность привела меня на некоторое время в Политотдел 4-й армии Восточного фронта, куда входила 25-я Чапаевская дивизия. И если я не знал Чапаева, то скольких таких же или очень похожих на него командиров я знал!
Я пел те же песни, которые пел Чапаев, я знал тот простой и колоритный язык, на котором тогда говорили, я умел сам носить папаху так, чтоб она неизвестно на чём держалась. Одним словом, мне не нужна была творческая командировка, перед тем как начать работать над ролью».
К 1934 году Борис Андреевич — уже сложившийся драматический артист, который прошёл большую школу актёрского мастерства. Сначала была студия Саратовского театра, куда Бабочкин был принят в 1919 году. В труппе Саратовского театра им. Ленина поставили такие спектакли, как «Разбойники» Шиллера, «Дурные пастыри» О. Мирбо, «Рабочая слободка» Е. Карпова. Труппа театра была замечательная, а спектакли интересные, как позже вспоминал Борис Андреевич. На всю жизнь он сохранил неизгладимые впечатления от спектаклей театра: «Горе от ума», «Ревизор», «Гроза», «Дон Жуан», «Свадьба Фигаро».
А через год, шестнадцатилетним юношей он приехал в Москву, где надеялся попасть в Художественный театр Станиславского. По странной случайности первая серьёзная театральная встреча у него в Москве была с Мейерхольдом, которому он должен был передать пьесу одного из саратовских актёров. О той встрече Бабочкин вспоминал так:
«Через несколько дней моих скитаний по Москве, больной, после обеда в столовой анархистов, состоявшего только из одного блюда — котлет из картофельной шелухи, я пришёл в трёхэтажный дом на Неглинной… И через несколько минут вышел ко мне худой, странный, простой до небрежности и в то же время необычайно элегантный высокий человек с характерным профилем, удивительными светлыми прозрачными глазами. На нём была солдатская гимнастёрка, чёрные брюки, солдатские «австрийские» ботинки. На голове красная феска с кистью, на шее яркий шерстяной шарф. Это был Мейерхольд».
А спустя несколько дней юный Бабочкин уже держал экзамен в только что возникшую частную студию М.А. Чехова, куда было чрезвычайно трудно попасть, потому что студия была последним словом актёрского искусства. Занятия проходили по вечерам два-три раза в неделю. Преподавали только один предмет — систему Станиславского. Всему остальному студисты должны были учиться самостоятельно в других местах. Поэтому Бабочкин поступил ещё в одну студию — «Молодые мастера», которой руководил И.Н. Певцов и где в качестве преподавателей были А.В. Луначарский, К.С. Станиславский, А.П. Петровский, С.В. Айдаров, прима-балерина Большого театра В.И. Мосолова, А.Д. Дикий и многие другие. «Бывал у нас и Луначарский, две лекции прочёл сам Станиславский, днём мы занимались декламацией, пением, танцами и даже английским языком», — вспоминал Борис Андреевич.
Сильнейшее влияние на дальнейшую творческую судьбу и взгляды на актёрское мастерство Б.А. Бабочкина оказал величайший актёр того времени Михаил Чехов. Он появлялся на уроках редко и всегда неожиданно. М.А. Чехов был необыкновенный, странный, оригинальный человек, шедший в искусстве удивительными, ему одному свойственными путями. «До сих пор я уверен в его гениальности, — признавался впоследствии Б.А. Бабочкин. — Его уроки были ослепительны, но в них не было совсем никакой системы, никакой последовательности, никакой теории. Им можно было восхищаться, но учиться у него нельзя было».
И тем не менее то, что делал М. Чехов, и было вершиной системы Станиславского. Чехов находился в поре творческого расцвета. Актёр он был необыкновенный, необычайный, неожиданный, вспоминал Бабочкин. Москва ждала каждую его новую роль, затаив дыхание, все знали, что Чехов покажет что-нибудь невероятное, и всегда он показывал ещё более неожиданное и ещё более невероятное, чем от него ожидали. Каждый образ, создаваемый М. А. Чеховым, был где-то на грани реальности и фантасмагории. Знакомые, встреченные в живой жизни, самые обыденные черты рядового, даже затрапезного человека подчёркивались и раздувались до невероятных, фантастических размеров. Это был актёр неограниченных возможностей, необузданной фантазии и уникального дарования. Бабочкин смотрел Чехова во всех ролях — что и было его главной актёрской школой.
Чехов на сцене всегда импровизировал. Когда он играл Хлестакова в гастролях с труппой ленинградских или киевских актёров, то пытался приехать в театр с таким опозданием, чтоб на репетицию не осталось времени. Он старался не знать мизансцен, не знать, из каких дверей он выходит, на какой стул садится и так далее. Все неожиданности он старался использовать так, чтоб они помогали ему действовать на сцене экспромтом. Он принимал немедленные решения, действовал во внезапно возникающих обстоятельствах.
«Чехов не играл роль. И учил нас не играть роль. Он учил играть ролью. Вот это самое важное, что я слышал от Чехова во время его уроков. Играть ролью, то есть овладеть ею так, чтоб она стала удобной, как привычные туфли, как любимый пиджак, овладеть ролью так, чтоб она не доставляла никаких забот, никаких трудностей, никаких неудобств, — вспоминал Борис Андреевич. — И Чехов играл так каждой своей ролью. Актёры даже очень большого таланта имеют в своей биографии две-три роли, два-три таких творческих достижения. У М.А. Чехова все роли были «сделаны» так».
…В студии «Молодые мастера» царила полная «теоретическая неразбериха». Но что касалось практических занятий по актёрскому ремеслу, то здесь первую скрипку играл И.Н. Певцов. Бабочкин считал его не только одним из великих актёров своего времени, но и самым последовательным и убеждённым реалистом в искусстве. «Никогда не употребляя терминов системы Станиславского, он был ближе всех из известных мне артистов (включая и артистов Художественного театра) к великим реалистическим принципам Станиславского», — вспоминал Бабочкин.
Его уроки Борис Андреевич запомнил на всю жизнь и позже передавал уже своим ученикам. «Вульгарный актёрский апломб смешивается с уверенностью истинного таланта, слащавость принимается за лиризм, пафос — за трагизм, сентиментализм — за поэзию, фатовство — за изысканность вкуса, простая актёрская наглость — за смелость таланта, резкость — за силу его, навязчивость — за художественную яркость, утрировка — за красочность, поза — за пластику, крик и несдержанность — за вдохновенье», — наставлял начинающих актёров Певцов.
«Он был ярким положительным примером того, каким должен быть актёр, совсем не похожий на актёра», — охарактеризовал творческий стиль Певцова Бабочкин. Может, именно благодаря урокам Певцова «Чапай» Бабочкина вышел настоящим и живым для миллионов зрителей, а ветераны-чапаевцы узнавали в нём своего командира?
Редкий случай для последователя Станиславского: Певцов был врагом того, что называется перевоплощением. Он считал, что во всех ролях актёр должен прежде всего оставаться самим собой. И в доказательство парадоксального тезиса он приводил игру таких актёров, как Сальвини, который изображал Ромео, не заклеивая своих седых усов, Комиссаржевскую, которая никогда не заботилась о создании внешности своей героини. И то же самое он говорил о Ермоловой, о Мамонте Дальском, Москвине — актёрах высшего класса, которые создавали образ своими собственными, присущими только им одним душевными и внешними данными. Образ должен быть найден внутри себя — вот основное актёрское правило, которому учил Певцов. Нужно найти внутри самого себя и заставить зазвучать те же самые душевные движения, эмоции, которыми живёт образ, созданный автором пьесы, — вот настоящее искусство!
Реализация названных принципов Певцовым на сцене была феноменальной. В пьесе «Страх» А. Афиногенова «я каждый раз удивлялся тому, что в предпоследней картине — у следователя — точно в одну и ту же минуту, на одну и ту же реплику из глаз профессора Бородина, которого так необыкновенно прекрасно играл Певцов, катились по щекам крупные слёзы, — вспоминал Борис Андреевич. — И было ясно, что это не фокус, не техника. Певцов просто не мог сдержать их, потрясённый событиями пьесы. Эти слёзы были искренни, они рождались в душе, в сердце человека».
Певцов не любил слова «переживание» и употреблял его только в ироническом смысле. И это в то время, когда искусство Художественного театра официально называлось «искусством переживания». «Певцов всем своим инстинктом большого художника понял одну основную истину поведения человека в жизни. Человек не показывает, а скорее скрывает свои чувства — значит, и на сцене правдивый актёр поступает так же», — подчёркивает Б.А. Бабочкин.
Певцов часто говорил ученикам: боритесь со своими недостатками, а если не удалось побороть, — утверждайте их на сцене! Не стесняйтесь своих хриплых голосов, не слишком пластичных фигур. Утверждайте их! Настаивайте на них! Уроки Певцова были настоящим университетом для Бабочкина.
А ещё Борис Андреевич очень любил актёров провинциальных театров. Именно от них он получил ряд ценных профессиональных советов уже после начала им театральной карьеры. Так, в 1926 году в Самаркандском драматическом театре, где тогда работал Бабочкин, в историкореволюционной пьесе Шкваркина «Предательство Дегаева» Борис Андреевич играл эсера Дегаева, а опытный актёр Харламов — жандармского полковника Судейкина.
«Мы играли с такой силой и правдой, так захватили зрительный зал, что... Ну, одним словом, я знаю, что это был тот единственный в моей жизни спектакль, когда я поднялся до самых вершин театрального искусства. Я это чувствовал сам и не обманывался — доказательством было то, что мои товарищи артисты и оркестранты из оперетты долго ещё сидели в этот вечер после спектакля за кулисами театра и у них были такие глаза и такие лица, каких я не видел раньше.
На другое утро Харламов зашёл ко мне. Я лежал в постели и не мог подняться, не мог пошевельнуться — я был болен, опустошён, был в состоянии полной депрессии, которая продолжалась несколько дней. Харламов сказал мне: «Так играть больше не нужно. Тебя не хватит и на год». И я больше уже не рисковал, но я узнал, что в идеале правдивая, реалистическая актёрская игра, оставаясь игрой, приближается к подлинной жизни на самое близкое, самое опасное расстояние…»
На фоне всех этих великих учителей Бабочкина, у которых он унаследовал понимание актёрского искусства и от которых перенял мастерство, становится более понятным то волшебство «Чапаева», что излучает фильм и сегодня.
Вот как описывает своё восприятие Чапаева Борис Бабочкин:
«Чапаев — бывший пастух, бывший балаковский плотник, бывший солдат, а потом фельдфебель царской армии, бывший герой Первой мировой войны (он был Георгиевским кавалером «полного банта») — волной революционных событий был вознесён на громадную высоту. В 1917 году началась и продолжалась около двух лет (всего около двух лет!) его новая деятельность, уже не имевшая ничего общего с его прошлым. Он стал вождём народных масс, политиком, полководцем.
Как бы из глубины русской истории он вобрал в себя черты стихийного революционера, бунтаря, народного вожака. Волга, Белая, Чусовая, Урал, киргизские степи — вот география походов Чапаевской дивизии. Но ведь по этим же местам прошла мятежная вольница Степана Разина, эти же степи были полем битвы народной армии Емельяна Пугачёва. И не случайно полки Чапаева носили имена Стеньки Разина и Пугачёва. При всей своей недостаточной образованности Чапаев знал, что, разгоняя кулацкие банды в самарских степях, громя уральские казачьи сотни, отборные части Каппеля и адмирала Колчака, он становился прямым наследником Разина и Пугачёва. Он как бы принимал прорвавшуюся через века, через дебри современной обыденности эстафету народного героя, вождя взбунтовавшегося крестьянства».
Не чересчур ли? Да нет! Именно вождя народных масс и играет на экране Бабочкин. Хотя настоящий Чапаев, то есть один из десятков и сотен командиров Красной Армии, мог и не обладать столь выдающимися качествами общественного и политического лидера. Артист мастерски создал обобщённый и одновременно узнаваемый образ героя-освободителя простого народа от угнетателей: помещиков, капиталистов, генералов. Тем самым Борис Бабочкин на экране фактически реализовал мечту миллионов и миллионов простых людей. Отсюда такая популярность фильма не только в СССР, но и за рубежом.
Что касается актёрских задач, то Бабочкин признавался, что роль далась ему не сразу, он её некоторое время вынашивал, осмысливал, пока, наконец, нащупал стержень образа. Зато теперь, вспоминал Бабочкин, он «был наполнен Чапаевым до краёв. Его стремительный ритм, его лёгкий, кипучий темперамент переполняли и меня. Я чувствовал себя пружиной, сжатой до предела и пытающейся распрямиться немедленно. Но это моё стремление упиралось в убийственно медленный темп каждой съёмки, в технические неполадки, в организационные трудности, в обычную рутину повседневной работы на съёмочной площадке».
В некоторых случаях Бабочкину пришлось прибегать даже к хитрости, чтоб настоять на своём видении роли. «Сцена с картошкой, — где должен быть командир? — пожалуй, самая знаменитая сцена фильма, сцена, которую я до сих пор очень люблю и которую сыграть лучше я всё равно не мог бы, помню — вдруг к концу съёмок разонравилась Васильевым, они её забраковали категорически и должны были переснять, — вспоминал артист. — Я употребил всю свою хитрость, чтобы на эту пересъёмку у них так и не хватило времени».
Родилась сцена случайно: её не было в сценарии. «Мы сидели в избе в селе Марьино Городище, она превратилась в штаб времён Гражданской войны. На столе гранаты, пулемётные ленты, у стен составлены винтовки, — рассказывал Бабочкин. — Хозяйка принесла угощение — чугун варёной картошки. Картошка рассыпалась по столу, и одна — уродливая, с наростом — выкатилась вперёд. Это совпало с репликой: идёт отряд походным порядком. Впереди командир на лихом коне (мы как раз обсуждали эту сцену). Хозяйка поставила на стол солёные огурцы. Это совпало со словами: показался противник. Все расхохотались и запомнили эти совпадения, а потом в Ленинграде быстро и весело сняли эту сцену, изменив первоначальную намётку сценария, по которой Чапаев должен был рисовать палочкой на земле».
В «Чапаеве» нет никаких кинематографических трюков, подчёркивал Бабочкин, никаких комбинированных съёмок. «Всё сделано всерьёз и сыграно всерьёз».
Режиссёрская работа в фильме — выше всяких похвал. Чего стоит одна лишь первая сцена на экране, на глубину и символизм которой не сразу обращаешь внимание. В кадр въезжает тройка лошадей со звонкими бубенцами, а в тройке той — сидят Чапаев и ординарец его Петька с пулемётом. Они собирают нерадивых бойцов дивизии, которые испугались вооружённых до зубов и с иголочки экипированных вояк чехословацкого корпуса. Не произведя ни выстрела, Чапаев одним видом своей тройки-тачанки и звоном её колокольчиков обращает чехов в бегство.
Вспоминается гоголевское «Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить…». И мчится в этой тройке не жулик-бизнесмен Чичиков, а воин-защитник Чапаев! Согласитесь: очень символично и современно!
Артистическое и режиссёрское наследие Б.А. Бабочкина включает десятки ролей в кино и театре, десятки поставленных им спектаклей на самых знаменитых театральных подмостках в СССР и за рубежом. Созданный им образ героя Гражданской войны Чапаева навсегда останется в сердцах зрителей. Слава «Чапаева» и слава Бориса Бабочкина будут жить, пока люди не перестанут смотреть кино.
