Начался новый учебный год. После летних каникул и отпусков в вузы вернулись студенты и преподаватели, пришли на свои первые занятия бывшие абитуриенты… И, конечно, в СМИ снова заговорили о кризисе отечественной системы высшего образования.
Наличие этого кризиса не подлежит сомнению.
Падает качество образования – выпускники университетов и институтов зачастую не знают азов той специальности, которая указана у них в дипломе. Велика доля явных и скрытых безработных среди выпускников: они либо вовсе не могут устроиться на работу, либо работают не по специальности. Имеется огромный перекос в сторону выпуска юристов и экономистов, зато стране не хватает инженеров, врачей, педагогов. На эти специализации идет ничтожно мало абитуриентов, выпускающие кафедры сокращаются или «сливаются», преподавателей этих дисциплин увольняют (теперь это называется оптимизацией). Стареет преподавательский состав: молодежь, видя зарплаты преподавателей, в аспирантуру не идет. Ветшают здания, устаревает лабораторное оборудование, не хватает книг, у факультетов нет денег выписывать журналы, рвутся научные коммуникации из-за того, что вузы давно перестали оплачивать научные командировки…
С этим никто не спорит. Все говорят о том, что нужно менять государственную политику по отношению к высшей школе. Вопрос в том, как менять. Одни считают, что наша система высшего образования, созданная в значительной мере в советские годы, сама по себе вполне эффективна. Реформировать ее как таковую не надо, а надо просто нормально ее финансировать. Другие утверждают: нужно учиться у стран Запада, ведь именно университеты Запада и прежде всего США лидируют в современном мире, занимая верхние строчки международных рейтингов. Для этого нужно в наших вузах ввести академические свободы и академическую мобильность, как в Европе и в США… Проблема в том, что и тот, и другой пути властями испробованы и ни к чему не привели. Провели Болонскую реформу, внедрили, насколько было возможно, свободы и мобильность, переписали программы, но в оксфорды и гарварды наши хиреющие вузы не превратились… С другой стороны, все больше и больше денег выделяется на поддержку высшей школы, но растут лишь зарплаты вузовского руководства, а простые доценты с профессорами как получали гроши, так и получают, что же касается студентов, то год от года они становятся все безграмотнее…
Мне кажется, что наши руководители от образования как всегда не учли особенностей нашей страны. Российская система вузов, как уже говорилось, была построена в основном в советские времена (до революции в России было всего 63 вуза). Строилась она на основе совершенно других принципов, нежели западная высшая школа, и выполняла другие социальные функции. В этом и состоит главная причина ее кризиса в наши дни.
Высшее образование в обществе капитализма
Высшие учебные заведения во всем мире предназначены для подготовки специалистов (пусть даже они называются не специалистами, а бакалаврами или магистрами) для промышленности, сельского хозяйства, а также социальной сферы (образование, здравоохранение, культура и т.д.). Поскольку основой современной цивилизации является индустрия (все остальные инфраструктуры – от средних школ до театров и кино, так или иначе приспособлены, чтоб поддерживать индустриальную цивилизацию, например, такие ее феномены, как национальная культура), то ключевую роль в высшем образовании играют вузы, готовящие специалистов для промышленности. Так, в СССР из 881 вуза, существовавшего в стране на закате советской эпохи, более 30% составляли вузы, готовящие по инженерно-техническим специальностям, около 22% – педагогические вузы, около 13% – сельскохозяйственные, более 9% – медицинские. Экономические и юридические вузы составляли лишь около 5% от общего количества. К сожалению, соответствующую статистику по американским вузам дать трудно, так как подготовка инженера там разделена на два этапа, первый из которых – получение степени бакалавра естественных наук в университете. Но по опросам социологов, профессия инженера в США – одна из самых востребованных и на инженера собираются учиться значительное количество абитуриентов.
Однако на Западе и в СССР промышленность была включена в систему хозяйствования противоположных типов: на Западе это была рыночная капиталистическая экономика, в СССР – социалистическая, плановая. Понятно, что подготовка специалистов для производства, вмонтированного в рыночную экономику, должна радикально отличаться от соответствующей подготовки для плановой экономики, хотя бы в силу отличий этих экономик.
Начнем с того, что рыночная экономика – саморегулирующаяся, поэтому никогда нельзя сказать, сколько специалистов и какого профиля потребуется через 5–10 лет. Вполне может сложиться так, что абитуриент, желающий поступить на специальность определенного профиля, к окончанию своей учебы обнаружит, что соответствующее производство уже исчезло, будучи вытесненным более передовым и высокотехнологичным, и подобные специалисты никому уже не нужны.
Главная особенность рыночной экономики: она зависит от спроса потребителей. Поэтому производитель заинтересован здесь в том, чтобы находить новые и новые рынки сбыта, что заставляет его создавать новую продукцию, которая заинтересует покупателей, а значит, и новые технологии. Эта особенность западной промышленности требует гибкой системы подготовки специалистов для нее.
Во-первых, западное высшее образование разделено на две ступени: бакалавриат и магистратуру. Бакалавриат дает общее высшее образование с минимумом специализации, магистратура дает уже специализированное образование. Так, подготовка инженера в США предполагает сначала получение степени бакалавра естественных наук в каком-либо университете (где студент будет изучать общие дисциплины естественно-научного цикла), а уж затем получение степени магистра в техническом вузе, где студент уже получит искомую специальность.
Во-вторых, в западных вузах существует свобода учебы. Это значит, что обязательных дисциплин минимум, основная часть – спецкурсы, которые студент может выбрать сам, причем на любом факультете (так что перегородки между факультетами на Западе прозрачные, один и тот же предмет могут посещать одновременно математики и лингвисты). Это обеспечивает еще большую гибкость подготовки специалистов.
Западная экономика потребляет до 70% ресурсов планеты и нуждается в сотнях миллионов рабочих рук, потому что в сфере, где в СССР было одно производство, на Западе их существует пять – чтобы был выбор для покупателя. То же и с вузами – чтобы студенты могли выбирать между разными курсами, нужно, чтоб на месте одного преподавателя было три, а то и четыре-пять. Западные, прежде всего американские, университеты могут себе это позволить, потому что они «высасывают» ученых со всего мира.
Конечно, по окончании учебы никто не гарантирует выпускнику работу.
Итак, навязанная нам Болонская система (от двухуровневого образования до академической мобильности) приспособлена для подготовки специалистов именно в условиях рыночной экономики. Ирония ситуации в том, что ее пытаются навязать системе вузов, которая создавалась в советские времена и была адаптирована к совершенно иной – плановой государственной, экономике.
Высшая школа в обществе социализма
Плановое хозяйство, в отличие от рыночного, не является саморегулирующимся. Оно регулируется рационально, путем выяснения потребностей общества и удовлетворения их через госзаказы, раздаваемые предприятиям и учреждениям. Ключевую роль играла при этом такая организация, как Госплан СССР. Госплан аккумулировал сведения от министерств и ведомств, о том, какого рода специалисты и в каких областях народного хозяйства будут нужны в ближайшие 5 лет. Затем на основе этой информации в Госплане формировался план по приему для того или иного вуза, который спускался в соответствующее министерство (чаще всего в Министерство образования). Министерство дорабатывало план и спускало его в подведомственные вузы, а те обязаны были через 5 лет предоставить нужное количество специалистов (отсюда видно, кстати, что в советских вузах учились 5 лет, а не 4 или 3, поскольку вузы были привязаны к пятилетним циклам социалистической экономики).
Поясню это на примере. Скажем, в Рязанской области шло расширение городов и строительство новых микрорайонов. В каждом микрорайоне должна быть средняя школа. Допустим, через 5 лет там будет построено 20 школ. В каждой из этих школ должны работать 20 учителей. Значит, Рязанский пединститут через 5 лет должен подготовить 400 учителей различных специальностей. И он получает от министерства на данный год план по приему 400 человек.
Рязанский пединститут объявляет конкурс, исходя из того, что ему нужно принять на различные факультеты 500 абитуриентов (100 из них будут отсеяны по ходу учебы за неуспеваемость, потому что обнаружится, что они не годятся быть школьными педагогами). Через 5 лет институт выпустит требуемые 400 педагогов, и они будут распределены во вновь построенные школы Рязанской области, расположенные в новых микрорайонах.
Но для того, чтобы советский вуз выполнил государственное задание по выпуску специалистов в срок, нужно, чтобы обучение в нем было организовано также определенным образом. Западные академические свободы, предполагающие, что студент сам выбирает себе курсы, преподавателей, сам определяет, какие экзамены на каком году обучения он будет сдавать, оборотной стороной имеют существенное увеличение срока обучения. Одной из главных проблем европейской высшей школы являются «вечные студенты», которые вместо положенных 3 или 4 лет учатся 5, 6, а то и 7 лет. А ведь до недавнего времени во Франции и Германии, например, высшее образование было бесплатным, то есть беззаботная жизнь «вечных студентов» оплачивалась из карманов налогоплательщиков. Конечно, нужно поддерживать западное студенчество в борьбе за их права, и даже учиться у них социальной и политической активности, но, говоря откровенно, можно понять и западные правительства, вводящие хоть минимальную плату за образование: деньги, которые тратились на великовозрастных гуляк, можно ведь потратить и на здравоохранение, и на социальные пенсии и жилье.
В Советском Союзе процесс обучения был построен авторитарным образом. После выбора факультета студент уже мало что выбирал (разве что иностранный язык и кафедру, по которой начинал специализироваться с 3-го курса). Деканат ему устанавливал расписание занятий, список предметов, которые он должен прослушать и сдать, список преподавателей, которые будут читать эти предметы. Если студент вовремя не сдавал несколько экзаменов, то его отчисляли (в то время как его западный собрат мог перенести трудный экзамен на следующий год или перейти на другой факультет, сохранив набранные баллы).
По сути, работа советского вуза, как и всего народнохозяйственного комплекса, подчинялась плану: он разрабатывался в министерстве, спускался в вузы и дорабатывался в учебно-методических отделах и поступал на факультеты. В этом плане, который именовался «учебный план», было указано, какие предметы и в какой объеме должен прослушать и сдать студент, чтобы получить знания и умения, достаточные для соответствующего специалиста (разумеется, речь шла не только о теоретических занятиях, но и о семинарах, лабораторных работах, производственной практике). На основе этого учебного плана разрабатывалось расписание занятий (зачетов или экзаменов) для студентов и преподавателей, а также карточки индивидуальной нагрузки преподавателей. Студент, который не мог справиться с учебным планом, подлежал отчислению, и наоборот, справляющийся с учебным планом хорошо поощрялся стипендией, обычной или повышенной.
Следует заметить, что академическая стипендия – тоже наше, российское, изобретение. На Западе существуют лишь адресные стипендии, например, для инвалидов или малоимущих. Платить студенту за хорошую учебу там считают абсурдом, и в рамках их системы образования так оно и есть. Студент учится для себя, чтобы в дальнейшем сделать карьеру. В советском вузе студент учился не для себя, а для государства, и государство решало, где и сколько ему отработать после окончания вуза. Естественно и правильно, что служба государству посредством принудительного учебного труда студентов предполагала жалованье в виде академической стипендии.
Итак, основные элементы системы высшего образования на Западе – это связка «рынок труда – вузы», потому что потребности хозяйства здесь раскрываются через рынок, и туда же, на рынок, попадают выпущенные вузами специалисты. Основными элементами системы высшего образования в СССР были «Госплан СССР – вузы – механизм распределения специалистов».
Я уже говорил, что рыночная экономика гораздо более затратная, чем плановая. Это видно и на примере сравнения двух систем высшего образования – капиталистической и социалистической. Рынок показывает лишь потребности в специалистах, которые имеются сейчас, а не через 4–5 лет. Вполне вероятно, что некоторая часть абитуриентов, поступивших получить ту или иную специальность, окажутся без работы, ведь к моменту, когда они окончат вуз, потребность в подобных специалистах будет иной. Безработица уже вмонтирована в западную систему «вуз – общество» практически как неизбежная перспектива. Капиталистическая система высшего образования очень расходна по отношению к любым ресурсам, в том числе и к «человеческому материалу».
Советская система высшего образования, напротив, производила ровно столько специалистов, сколько было запланировано на определенный срок. Флуктуации возможны были и здесь, ведь прогресс не стоит на месте, экономика и промышленность меняются, но в социалистическом обществе эти перемены управляемы и, значит, предсказуемы. За это, правда, приходилось платить несколько большей громоздкостью механизмов модернизации производства и связанных с ними механизмов модернизации подготовки специалистов. Но здесь уж вопрос о приоритетах: что важнее – благополучие людей или рост прибыли? При социализме приоритет первое, при капитализме – второе.
Советский вуз работал как отлаженный механизм: он должен был выпустить через строго определенный срок строго определенное количество специалистов надлежащего качества – и выпускал. Авторитаризм советской высшей школы был связан вовсе не с пресловутым «тоталитарным духом» советского общества, а с плановым характером советской экономики, требующим планирования приема в вузы и выпуска из вузов. Советский Союз был государством с развитой промышленностью и социальной сферой. Он ежегодно нуждался в воспроизводстве огромного количества педагогов, учителей, врачей, работников милиции, военных специалистов, офицеров. Советские вузы, представлявшие собой машины по массовому производству специалистов, хорошо справлялись с этой задачей. Более того, они и только они и могли справиться с этой задачей.
Если бы волшебным образом в Советский Союз были перенесены лучшие западные вузы с их свободами и мобильностью, они бы просто развалились от несовместимости с советской экономикой и жизнью. Даже в лучших европейских вузах до последнего курса доучивается треть от количества поступивших на первый курс. И это нормально для вуза, готовящего специалистов для рынка труда. Его целью не является производство определенного количества специалистов. У нас было наоборот: если на последнем курсе треть студентов не сдала бы госэкзамен и не защитила бы дипломные работы, разразился бы скандал; ведь налицо невыполнение плана по выпуску специалистов!
Вузы, адаптированные к обществу капитализма, не могут существовать и нормально функционировать при социализме. Постсоветская действительность показала, что верно и противоположное утверждение.
Социалистические вузы в 90-е годы
В 1991 году либерал-реформаторы, пришедшие к власти в России, объявили, что социализм закончился, и отправили большую часть нашей промышленности в свободное плавание по волнам «дикого рынка». В связи с этим младореформаторы упразднили госзаказы по приему, госраспределение специалистов (оставили лишь в вузах МВД, где место распределения занял контракт), урезали финансирование вузов, хотя и сохранили государственный контроль над ними в виде подчинения Министерству образования весь прежний механизм обучения, а также оставили пусть скудное, но финансирование и дали право на оказание «коммерческих услуг». В результате с вузами произошла вполне логичная трансформация.
Напомню, что главными элементами системы «советский вуз – общество» были Госплан и плановое госраспределение специалистов-выпускников. Социалистические вузы главной своей целью имели поставить в срок для плановой экономики заказанное Госпланом и министерствами количество специалистов определенного профиля. Теперь Госплан исчез. Заводу, школе и больнице стало некуда обратиться, чтоб оставить заявку, что им нужно такое-то количество инженеров, учителей и врачей. План по приему, который еще сохранился, превратился в консенсус между министерством и вузом. Министерство мониторит потребность в специалистах при помощи соцопросов, а также возможности вуза (площади, количество педагогов, наличие библиотек, лабораторий) и послевузовскую судьбу выпускников. В зависимости от этого оно выделяет финансирование, фактически определяя, сколько мест будет в этом вузе на «бюджете».
На самом деле это количество мест никак не связано с реальной потребностью экономики и реальными возможностями вуза. Во-первых, соцопросы дают весьма приблизительную картину. Во-вторых, существует субъективный фактор в виде «пускания пыли в глаза» министерским комиссиям и личных связей ректора в министерстве. В-третьих, кроме бюджетного есть еще и коммерческий набор, и он уже точно никак не связан с тем, сколько специалистов того или иного профиля требуется в действительности (бесчисленные юристы и экономисты, которыми давно уже переполнен рынок труда, готовятся именно на коммерческой основе).
И, наконец, вузы совсем не виноваты в том, что их выпускники не идут работать по специальности. Это никак не свидетельствует о плохой работе вуза. После отмены госраспределения у вуза не осталось никаких рычагов, чтоб заставить выпускника отработать по полученной специальности. Тем не менее для министерства это обстоятельство – повод для того, чтоб сократить скудное финансирование, а значит, и бюджетные места.
Получается следующая картина: вуз подготовил 10 хороших специалистов-инженеров. Они вместо того, чтоб занять свои места на заводе, уходят в бизнес. Министерство сокращает финансирование, бюджетных мест становится меньше и вуз на следующий год наберет на 10 больше коммерческих юристов и экономистов. В итоге промышленность получит еще меньше необходимых специалистов.
Причина тому, конечно, отмена госраспределения выпускников. Западные вузы тоже не имеют механизма госраспределения. Но они, как мы говорили в начале, связаны с потребностями рынка труда через академические свободы. Студенты сами формируют свой учебный план, следя за изменениями на рынке труда. Постсоветский студент, как и его советский собрат, подчиняется единому унифицированному учебному плану, вообще никак не связанному с современным рынком труда и созданному еще в те времена, когда страна жила в условиях другой экономической формации. Все 90-е годы в России не было даже попыток ввести в вузах академические свободы.
В итоге вузы, как и ранее, оставались конвейерами по массовому производству специалистов, выпуская ежегодно тысячи и миллионы людей с дипломами врачей, учителей, инженеров, экономистов. Однако в отличие от советской ситуации эта выдача специалистов «на-гора» не была уже никак связана с реальными потребностями общества ни количественно, ни качественно. Количественно, потому что упразднили Госплан, планы по приему и госраспределение специалистов и ввели коммерческие наборы, качественно – потому что коммерческое обучение и подушевое финансирование сделало нецелесообразным по-настоящему принципиальный прием зачетов и экзаменов, а значит, качественную подготовку студента.
Сейчас мало кто обращает внимание, что именно в 90-е годы практически все желающие обзавелись дипломами о высшем образовании. Планка приема в институты, университеты и академии упала до самого низкого уровня. Студентами вузов стали все, включая тех, кто в советские времена мог рассчитывать лишь на образование в техникуме, а то и в ПТУ (в позднем СССР лишь 40% выпускников школ поступали в вузы, и это норма для развитых стран, примерно так же дело обстоит и в Америке, и в Европе). Те же, кто все же не смог преодолеть даже такую заниженную планку приема в госвуз, поступали в расплодившиеся коммерческие вузы, которые по сути выкупили у государства право продавать в рассрочку дипломы гособразца при условии формального посещения занятий.
В 90-е годы советская система вузов превратилась в машину, которая поглощала миллионы молодых людей и выпускала их без сколько-нибудь серьезных знаний и квалификации, но зато с дипломами о высшем образовании.
Это было понятно всем, включая руководство системой высшего образования и даже тогдашнее руководство страны. Однако Гайдар со товарищи пощадили работающую вхолостую советскую высшую школу и даже подкидывали ей скудное финансирование. Такого великодушия по отношению к другим институциям советской цивилизации они, помнится, не проявляли…
Тому есть как минимум два объяснения. Первое – они побоялись выбросить на улицу сотни тысяч и даже миллионы высококвалифицированных интеллектуалов – преподавателей и научных работников. Все 90-е годы власть боялась «коммунистического реванша», и вполне обоснованно – временами чаша симпатий электората практически уже склонялась в пользу левопатриотической оппозиции. Усилить эту оппозицию массой «обиженной интеллигенции» Ельцин и его камарилья не рискнули.
Второе объяснение схоже с первым. Специалисты по образованию давно уже заметили, что с 90-х годов многие бывшие советские вузы стали выполнять не столько функции подготовки специалистов – тем более после деиндустриализации востребованность большей части этих специальностей упала на порядок – сколько функции социальной изоляции. Родители отдавали своих детей в университеты и институты не для того, чтоб они получил специальность, которая потом будет кормить их всю жизнь. Они были согласны на любой диплом, поскольку работа детишек по специальности не входила в их планы. Обучение в вузе было нужно, чтоб чада не попали в армию, которая тогда не могла выбраться из ловушки «чеченского конфликта», и не оказались на улице, где в то время шли настоящие бандитские войны.
Руководство вузов тоже было довольно: родители абитуриентов несут деньги, и немалые, так что хватит и проректору на дачу, и декану на зарубежную поездку; поэтому это руководство внушало исподволь препсоставу, еще сохранявшему остатки советской принципиальности, чтоб ни в коем случае не ставили «неуды» «дорогим коммерческим студентам», если они вдруг случайно не подготовятся к зачету или экзамену…
Государство, наконец, тоже вполне устраивало, чтоб молодые, полные сил и энергии юноши и девушки просиживали в аудиториях на лекциях, которые им не пригодятся, участвовали в самодеятельности и играли в КВН, но ни в коем случае не оказались бы в колоннах демонстрантов КПРФ и Народно-патриотического союза. Короче, все субъекты, принимавшие участие в процессе высшего образования, были довольны…
Почему провалилась Болонская реформа и не помогают финансовые вливания?
В начале 2000-х, с приходом к власти нового руководства и началом изменений в госполитике, стало очевидным, что содержать дальше эту машину в том виде, какой она приобрела в 90-е, трудно. Тем более функция удержания от протестной деятельности молодежи и вузовской интеллигенции утеряла свою актуальность: на смену малопопулярному, старому и больному Ельцину пришел молодой, энергичный новый президент, имевший крайне высокие рейтинги. Опасность «красного реванша», во всяком случае в ближайшей перспективе, исчезла. Было решено начать радикальную реформу высшей школы.
Как уже говорилось, в среде руководства российским высшим образованием были и есть две группировки, каждая из которых по-своему видит перспективу «лечения» российских вузов. Первая – «западники», которые считали, что российские вузы нужно трансформировать по западным образцам. Вторая – «консерваторы», которые считали, что вузы надо прежде всего щедрее финансировать. В «нулевые» и «десятые» годы поочередно попробовали оба способа.
Сначала провели Болонскую реформу. В 2003 году Российская Федерация присоединилась к Болонскому процессу, а в 2012 году было заявлено, что вузы РФ полностью соответствуют стандартам европейского высшего образования. Они перешли на двухуровневую систему обучения (бакалавриат и магистратура), в них ввели академические свободы (курсы по выбору студентов), академические кредиты и механизмы академической мобильности. Все было действительно так, но… только на бумаге (если оставить в стороне несколько элитных столичных вузов типа Европейского университета в Санкт-Петербурге или ВШЭ в Москве). Бакалавриат, который на Западе представляет собой некое «общее высшее образование», у нас стал просто ужатым и ухудшенным специалитетом. В него напихали максимальное количество курсов, которые были раньше в специалитете, безбожно сократив часы. Магистратура, в которой на Западе производится специализация после бакалавриата, превратилась либо в первую ступень аспирантуры, либо просто в отстойник, где можно провести время, скажем, уклоняясь от службы в армии.
Попытка введения курсов по выбору вообще провалилась. Деканаты и институты вузов стали саботировать это требование Болонской конвенции и превращать – где «тихой сапой», а где и открытыми распоряжениями – элективные курсы в обязательные. В провинции студентам или вообще не сообщают, что у них есть курсы, которые они могут свободно выбирать, или предлагают выбирать между двумя курсами одного и того же преподавателя, которые к тому же отличаются только названиями. Причем вузовское руководство делает это не в силу заскорузлого консерватизма, а по совершенно объективным обстоятельствам. Ведь никто у нас не отменил принцип плановой организации труда преподавателей. Это значит, что каждый преподаватель обязан выработать в год определенное количество часов (сейчас оно приближается к 1000 для кандидатов наук, к 800 для рядовых докторов наук и раза в два ниже для тех, кто совмещает преподавание с руководящей работой – завкафедрами, деканов и т.д.). Если студенты сами будут выбирать курсы, то большинство преподавателей просто лишатся работы, а на оставшихся ляжет двойная и тройная нагрузка. Причем не факт, что наши студенты будут выбирать самых лучших и квалифицированных преподавателей. Возможно, наоборот, они будут выбирать тех, кто поставит без лишней волокиты всем «троечки», закрыв глаза на пробелы в знаниях…
Так же обстоит дело и с академическими кредитами. Они придуманы как единицы учебного труда студента, позволяющие сопоставить трудоемкость курсов, разных по содержанию. В Европе студент может свободно слушать курсы на разных факультетах и даже в разных вузах. Потом, возвращаясь в родной вуз и на родной факультет, он просто предоставляет документ, что прослушанные им курсы дали ему столько-то баллов, на основании этого их ему зачитывают. Скажем, в год европейский студент должен получить 60 кредитов (иначе он не перейдет на другой курс), при этом сдаваемые им курсы могут «весить» от 5 до 1 кредита, и слушать и сдавать их он может в любом вузе, входящем в Болонскую конвенцию. Понятно, что у студента, уехавшего во Францию, проучившегося там год и вернувшегося в Германию, будет другой набор курсов, чем у его друга, оставшегося в Германии. Не будь системы кредитов, невозможно было бы понять: равное ли количество учебного труда они потратили и можно ли им выдать одинаковые дипломы.
В отечественных условиях система кредитов абсолютно бесполезна. Внутри факультетов выбор курсов у нас существует только на бумаге; на другие факультеты студенты у нас фактически не ходят, в силу узкой специализации программ они там всё равно ничего не поймут; перевод между вузами у нас тоже редкость. Поэтому ограничились тем, что «академические часы», в которых измеряли труд студента и преподавателя в СССР, переименовали в зачетные единицы, приравняв одну зачетную единицу к 36 часам.
О трудности реально осуществить программу академической мобильности, чего тоже требовала Болонская декларация, я уже говорил.
Итак, Болонская реформа была проведена в России лишь в косметическом формате, и в общем-то иначе быть не могло. Само устройство наших вузов препятствовало перестроить их по принципам европейской высшей школы. Плановая организация труда, авторитаризм в ходе обучения – все это делает наши вузы нереформируемыми по западным лекалам. Поэтому и после реформы бывшие советские вузы так же мало были приспособлены к рыночным условиям, как и до нее.
Поняв, что Болонская реформа по сути провалилось, наше руководство образованием прибегло ко второму способу – начало накачивать вузы деньгами. Благо высокая цена на нефть на мировом рынке в начале «десятых» годов позволяла это. Медведев в бытность свою президентом даже однажды пожаловался, что на вузовскую систему тратится больше, чем на оборону, и, думаю, если он и преувеличил, то не намного. Однако деньги проваливались, как в черную дыру. Зарплаты вузовского руководства росли (средняя зарплата российского ректора перевалила 500 000 рублей и теперь приближается к миллиону), увеличивалось количество «внутриуниверситетских бюрократов», успешно «пилящих» все новые транши, а зарплаты рядовых преподавателей оставались примерно на том же уровне, оборудование и здания ветшали…
Последним такого рода вливанием стала программа 5/100, нацеленная на вхождение 5 российских вузов в первую сотню вузов – лидеров международных рейтингов. На программу были потрачены миллиарды рублей. Недавно был опубликован международный рейтинг QS за 2017 год. В первую сотню попал лишь один российский университет – МГУ. Он занял 95-ю позицию. Показательно, что как раз МГУ тогдашний министр образования Ливанов в список вузов, на которые распространялась программа 5/100, не включил (в отличие от своего родного МИСИ), и ни рубля по этой программе Московскому университету выделено не было. Как говорится, комментарии излишни.
Социалистическим вузам – плановую экономику!
Но тут неожиданно стали происходить показательные изменения в самой российской экономике. «Дикий рынок», гипертрофированно разросшийся в 90-е годы, стал скукоживаться и становиться под контроль государства. Ухудшилось внешнеполитическое положение России: Запад стал сжимать вокруг наших границ кольцо армий НАТО, выражать недовольство происходящим в стране. Пика это противостояние достигло после присоединения Крыма. Правительство волей-неволей было вынужденно обратить внимание на бедственное положение сектора реальной экономики и, прежде всего, находящихся в государственной собственности предприятий оборонной промышленности. Для того чтобы управлять этими предприятиями, не дать им полностью рухнуть под напором рыночной стихии, дать работу и деньги миллионам их работников, государство стало возвращаться к мягким формам планирования – госзаказу.
Более того, в последнее время либеральные экономисты с тревогой заявляют, что Россия в целом возвращается к советскому госрегулированию экономики. Они указывают на то, что увеличивается количество банков с государственным участием, для решения задач национального масштаба создаются госкорпорации (вроде «Ростеха», «Роснанотеха», «Олимпстроя», «Росатома», «Роскосмоса», «Автодора»).
Наконец, в 2014 году президент Путин подписал закон «О стратегическом планировании», и тогда же правительство заявило, что будут разрабатываться пятилетние планы мероприятий по достижению страной стратегических целей. Либеральные журналисты тут же стали кричать о «путинских пятилетках»…
Конечно, все эти словеса – значительное преувеличение. На самом деле ни о каком «возрождении социализма» говорить нельзя. У наших власть имущих при слове «социализм» сводит челюсть, они ведь наследники Ельцина и его команды и пришли во власть, безжалостно разрушая этот самый социализм. Но тот факт, что российская экономика обретает все более зримые черты госкапитализма, очевиден.
Соответствующие изменения происходят и в системе высшего образования. С 2013 года Министерство образования стало обращаться к исполнительным органам власти в регионах с просьбой сформировать региональные заявки на специалистов определенных отраслей, которых должны готовить местные вузы. Перед нами своеобразное возрождение госзаказа на специалистов на региональном уровне. В то же время новый закон «Об образовании в Российской Федерации» позволил усовершенствовать целевые наборы в вузы. Так называют наборы студентов от предприятий, нуждающихся в соответствующих специалистах. Предприятия платят за целевиков вузам с тем, чтоб после окончания эти люди «отработали» потраченные на их образование деньги на этом предприятии. Целевые наборы были введены, чтоб решить проблему недостатка специалистов стратегических для нашей промышлености профилей. До последнего времени этот проект работал неэффективно, потому что целевики, отучившись, не спешили отправляться на предприятие-спонсор. Новый закон ввел ответственность за нарушение договора о целевом обучении. В случае если студент после получения диплома откажется идти на работу в компанию, с которой он подписал договор, он обязан теперь вернуть деньги и оплатить штрафные санкции. Штраф ожидает и компанию, которая откажется принять на работу своего студента-целевика. Перед нами своеобразное возрождение механизма распределения молодых специалистов.
Дальнейшим развитием этой тенденции может быть создание уже на федеральном уровне органа, аккумулирующего заявки на специалистов и отправляющего госзаказ в Минобр (благо, закон «О стратегическом планировании» заложил под это юридическую базу), а также расширение категории целевиков, на которых распространяется договорное распределение. Таким образом будет восстановлена обратная связь между госсектором экономики и госвузами.
После неудачных и вредоносных реформ, руководство образования интуитивно пытается нащупать путь возрождения нашей высшей школы, соответствующий ее специфичному устройству. Получится ли что-нибудь из этого? Вопрос, на который даст ответ только будущее. Но можно быть уверенным, что в полной мере это сможет осуществить только та политическая сила, которая решительно и принципиально порвет с губительным курсом, по которому Россия пошла после 1991 года.
