Статья собственного корреспондента газеты "Правда Любови Ярмош о художнике Николае Александровиче Ярошенко, творчество которого Владимир Ильич Ленин характеризовал следующим образом: «Прекрасный психолог действительной жизни, какие у него чудесные вещи!».
«В давно минувшие годы моей молодости самым свободомыслящим, «левым» художником слыл, несомненно, Николай Александрович Ярошенко; безупречный, строго-принципиальный, он стал как бы «совестью» художников…»
(Михаил НЕСТЕРОВ, «Давние дни».)
Это была необычная картина: грузная фигура рабочего, освещённая тревожными отблесками пылающей топки. Рабочий стоял, тяжело свесив могучие жилистые руки. Черенок его лопаты занимал место, где так привычно было видеть эфес дворянской шпаги. Жизнь изувечила этого человека, искривила его позвоночник, вдавила голову в широкие плечи, сделала впалой богатырскую грудь. Но вот он разогнул на миг спину, чтобы посмотреть в глаза посетителям Шестой передвижной выставки, открывшейся в 1878 году. И они содрогнулись от этого ушедшего в себя взгляда, от этой неисчерпаемой силы.
«У меня не было долгов, а тут мне всё кажется, как будто я кому-то задолжал и не в состоянии возвратить своего долга. Ба, да это «Кочегар» — вот кто твой кредитор, вот у кого ты в неоплатном долгу: всем твоим общественным преимуществом ты пользуешься в долг», — написал потрясённый критик Адриан Прахов.
Автором картины «Кочегар» был художник-передвижник Николай Ярошенко. Военный инженер, начальник мастерской на Петербургском патронном заводе, он знал заводских людей изнутри. Именно Ярошенко нашёл в мастерских и первым привёл в русскую живопись заводского рабочего. Тема простого мастерового, изнурённого бесчеловечным трудом, проживающего безрадостную жизнь, но сохранившего чувство собственного достоинства, впервые была развёрнута Ярошенко «крупным планом». Она близка к большому парадному портрету в рост. До «Кочегара» русское искусство подобного приближения к жизни рабочих не знало. В стоящем у огненной печи, будто выкованном из раскалённого металла человеке художник увидел не только жертву, но и силу, порождённую капитализмом и противостоящую ему.
Картина произвела огромное впечатление на друга Ярошенко писателя Всеволода Гаршина, которое тот передал потом в своём рассказе «Художники». В нём Гаршин поднял вопросы о роли искусства в обществе, где существует чудовищная эксплуатация рабочих.
«Гармония внутренняя и внешняя…»
Николай Александрович Ярошенко родился 1 (13) декабря 1846 года в городе Полтаве. Вопрос «Кем быть?» для мальчика был предопределён: отец — генерал-майор, мать — дочь отставного поручика.
В 9 лет Коля Ярошенко, больше всего на свете любивший рисовать, был зачислен в Петровский Полтавский кадетский корпус. Но вместе с военной наукой он постигал искусство рисунка и живописи. Первым его наставником стал Иван Кондратьевич Зайцев — бывший крепостной, окончивший Академию художеств и преподававший рисование в кадетском корпусе.
В 1867 году Николай поступил в Артиллерийскую академию Санкт-Петербурга и одновременно стал вольным слушателем Академии художеств. Он также посещал вечерние классы Рисовальной школы Общества поощрения художеств, где преподавал Иван Крамской.
Именно тогда Николай Ярошенко сблизился с художниками-передвижниками, поднявшими русскую живопись к уровню революционно-демократической русской литературы того времени. 9 ноября 1863 года 14 выдающихся учеников императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге, допущенных до соревнования за первую золотую медаль, обратились в Совет Академии с просьбой заменить конкурсное задание (написание картины по заданному сюжету из скандинавской мифологии «Пир бога Одина в Валгалле») свободным заданием. На отказ Совета все 14 человек покинули Академию.
Это событие вошло в историю как «Бунт четырнадцати», художественный критик Владимир Стасов назвал его «зарёй нового русского искусства». «Бунтари» организовали «Санкт-Петербургскую артель художников», которая в 1870 году преобразовалась в Товарищество передвижных художественных выставок (ТПХВ). Для живописи, по словам руководителя Товарищества Ивана Крамского, пришло наконец время «поставить перед глазами людей зеркало, от которого сердце бы забило тревогу».
«Помню, дело было ранней весной; в мою мастерскую постучались, а затем вошли двое… Один был любимый наш преподаватель, другой — артиллерийский полковник. Илларион Михайлович Прянишников, так звали преподавателя, представляя меня своему спутнику, сказал: «Вот, Николай Александрович, рекомендую вам нашего будущего передвижника», — вспоминал в своей книге «Давние дни» выдающийся русский художник Михаил Нестеров. — Николай Александрович понравился мне с первого взгляда; при военной выправке в нём было какое-то своеобразное изящество, было нечто для меня привлекательное. Его лицо внушало доверие, и, узнав его позднее, я всегда верил ему (бывают такие счастливые лица). Гармония внутренняя и внешняя чувствовалась в каждой его мысли, слове, движении его. И я почувствовал это — тогда ещё молодой, неопытный в оценке людей — всем существом моим».
Получив военную специальность, Николай Ярошенко стал работать на Петербургском патронном заводе и параллельно писать картины. По свидетельству современников, художник Ярошенко был интеллектуалом и человеком редкостной нравственной чистоты. Неудивительно, что он разделял идеи русских революционных демократов. Друг Николая, художник Илья Остроухов, вспоминал: «Чернышевский и Добролюбов сделались его руководителями, а передовые журналы — любимым чтением».
От «Кочегара» — к «Заключённому»
В 1875 году на Четвёртой передвижной выставке экспонировалась первая картина художника «Невский проспект ночью» (уничтожена во время Великой Отечественной войны). На ней изображён безлюдный проспект в дождливую ночь и две женские фигуры: нужда выгнала несчастных на панель. За это полотно Николай Ярошенко был единогласно принят в члены Товарищества передвижных художественных выставок и вскоре избран в состав его правления. Более 10 лет он вместе с Иваном Крамским руководил Товариществом, а после смерти Крамского стал его идейным преемником.
Тем временем в России продолжалось массовое «хождение в народ», начатое весной 1874 года. Участвовавшая в нём молодёжь ставила своей задачей просветить народ, заронить в сознание трудящихся социалистические идеи. Состав участников «хождения» оставался весьма пёстрым: дворяне, рабочие, крестьяне.
Это были описанные В.И. Лениным в его статье «Памяти Герцена» (1912 г.) «революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли».
В общей сложности в середине 70-х годов ХIХ столетия в этом движении приняли участие от 3 до 4 тысяч молодых людей. Полторы тысячи из них были арестованы.
В марте 1877 года в Санкт-Петербурге начался суд над 50 участниками «хождения в народ». «Процесс пятидесяти», названный так по числу обвиняемых, стал первым в истории России политическим процессом. Выступая на нём, рабочий революционер Пётр Алексеев заявил: «Русскому рабочему народу остаётся только надеяться самим на себя и не от кого ждать помощи, кроме от одной нашей интеллигентной молодёжи (...). Она одна не может холодно смотреть на (...) угнетённого крестьянина (...). И она одна неразлучно пойдёт с нами до тех пор, пока подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда и ярмо деспотизма, ограждённое солдатскими штыками, разлетится в прах!»
Под звучание этих слов художник Николай Ярошенко как раз и рисовал своего знаменитого «Кочегара». А рядом с набросками портрета рабочего соседствовал подготовительный рисунок для картины «Заключённый». Она, как и «Кочегар», будет выставлена на Шестой передвижной выставке в 1878 году. Обе картины приобретёт потом для своей галереи знаменитый меценат Павел Третьяков.
… В тесной, словно вырубленной в толще каменных стен, камере смотрит в зарешеченное окно молодой мужчина. Узкие, слегка сгорбленные плечи интеллигента, привыкшего склоняться над книгой и рукописью. Спокойствие уверенного в своей правоте человека — мыслящего и цельного, которого тюремные стены и решётки не смогут ни сломить, ни переиначить. Прототипом для «Заключённого» Ярошенко выбрал своего друга — писателя Глеба Успенского. В то время как раз вышла статья Успенского, посвящённая памяти публициста Николая Демерта, сотрудника журналов «Искра» и «Отечественные записки», с призывом «работать для этого бедного народа, служить ему «и сердцем, и (даже!) мечом», а если нет меча, то «и умом». Глеб Успенский тесно общался с народовольцами: Андреем Желябовым, Софьей Перовской, Германом Лопатиным.
Картина «Заключённый» — одно из первых художественных произведений в русском искусстве, посвящённых революционерам.
24 января 1878 года, когда Ярошенко заканчивал писать «Заключённого», в России прозвучал выстрел. Народница-революционерка Вера Засулич стреляла в петербургского градоначальника генерал-адъютанта Трепова, приказавшего высечь розгами политического узника Боголюбова.
«Я ждала, но политики, газетчики, юристы, литераторы, педагоги — «общество» — все молчали, — заявила Вера во время суда. — Тогда, не видя других средств к этому делу, я решилась хотя бы ценою собственной гибели доказать, что нельзя быть уверенным в безнаказанности, так ругаясь над человеческой личностью». Выстрел Засулич стал выстрелом в общественную совесть.
«У Литовского замка»
Накануне открытия Девятой передвижной выставки туда пригласили газетчиков и с гордостью водили их по залам. Василий Суриков принёс «Утро стрелецкой казни», Илья Репин прислал «Вечорници», Виктор Васнецов — «Алёнушку». И вдруг — большая картина Николая Ярошенко «У Литовского замка»: молодая женщина в чёрном платье напряженно всматривается в крохотные оконца Литовского замка — петербургской тюрьмы для «политических». Газетчики топтались перед ней стайкой, оглядывались и опасались говорить громко. В картине всё было смело: и замысел, и новая героиня — женщина-революционерка, убеждённая, отважная, беззаветно преданная благородному делу. «Засулич…» — испуганно прошептал кто-то из газетчиков.
Три года — от выстрела Веры Засулич до марта 1881-го — мысли и чувства Николая Ярошенко занимала эта картина. Три года его воодушевляла героическая борьба революционеров-народников, и вот — результат его труда!
Девятая выставка художников-передвижников открылась 1 марта 1881 года. В тот самый час, когда первые посетители вошли в её залы, Софья Перовская взмахнула белым платком, и «грянул взрыв с Екатеринина канала» (А. Блок) — члены «Народной воли» смертельно ранили российского императора Александра II.
Картину Ярошенко «У Литовского замка» немедленно сняли с выставки и исключили из каталога, а сам он, по некоторым данным, был подвергнут домашнему аресту. По свидетельству Михаила Нестерова, полотно потом отдали на хранение знакомым Николая Александровича, но неправильно свернули, и оно погибло.
Одновременно с «Литовским замком» была выставлена ещё одна картина Николая Ярошенко — «Старое и молодое», отражающая характерный для того времени конфликт между «отцами» и «детьми», столкновение двух идеологий — консервативной и бунтарской. В реакционной прессе художника жёстко критиковали — и за выбор героев, и за его явную к ним симпатию.
А Ярошенко и не скрывал своего отношения к тому, что происходило в Петербурге, Москве, Харькове, в Литовском замке и под его стенами. Поэтому услышав, что в командировку на Тульский, Сестрорецкий и Ижевский оружейные заводы для ознакомления с производством винтовок нового образца назначен полковник Н.А. Ярошенко, шеф артиллерии, великий князь Михаил Николаевич возмутился: «Как можно? Ведь какие он картины пишет! Он просто социалист!»
Но Николай Ярошенко — кадровый военный, инженер, артиллерийский полковник, раз и навсегда определил свою творческую позицию: запечатлевать на холсте то, мимо чего сегодня равнодушно пройти нельзя и что завтра запишется в историю. Видя в социальной жизни тогдашней России жестокую несправедливость, он пытался указать на неё с помощью живописи. Художник всегда держал себя открыто, без боязни выражая свои взгляды, никогда не шёл ни на какие сделки. Предлагаемых ему портретов с великих князей не писал, на передвижных выставках при ежегодных их посещениях царской семьёй не бывал.
Коллективный портрет эпохи
«Николай Александрович, правдивый, принципиальный, не выносил фальши ни в людях, ни в искусстве; он не терпел пошлости и людей, поражённых этим недугом. Им не было места в сознании, в сердце Ярошенко, — вспоминал в «Давних днях» его товарищ Михаил Нестеров. — Мы знали людей с большим именем, коим была раз и навсегда заказана дорога к художнику».
Жена — слушательница Бестужевских курсов Мария Невротина — была Николаю под стать: имела те же убеждения, вела общественную жизнь, любила искусство.
В квартире супругов Ярошенко в доме, расположенном в Петербурге по улице Сергиевской, можно было встретить художников-передвижников, прогрессивных писателей, учёных, артистов: Д. Менделеева, П. Стрепетову, В. Короленко, И. Павлова. Многих из них Николай Ярошенко увековечил своей кистью — он был глубоким психологом и подмечал индивидуальные особенности человека. Созданный им портрет актрисы Полины Стрепетовой по праву считали шедевром портретной живописи 1870—1880-х годов.
Михаил Нестеров в письме к художнику Илье Остроухову отмечал: «Портреты Ярошенко — прекрасные, тонкого анализа характеристики выдающихся людей».
Другая часть работ была создана Николаем Ярошенко на стыке бытового жанра и портрета. Как передвижник, художник часто выбирал для своих работ образы «униженных и оскорблённых»: рабочих, студентов, революционеров. «Он не мог писать лиц, которые никакого духовного интереса не представляли», — отмечала жена Николая Александровича Мария. В своих мощных сюжетных однофигурных композициях художник, по сути, создал коллективный портрет эпохи.
Один только ярошенковский «Студент» — серьёзный молодой человек с бледным лицом и острым взглядом, решительный, собранный, сжатый, будто пружина, — концентрирует своё время глубже и полнее, чем многочисленные персонажи иных полотен.
Среди картин Николая Ярошенко, посвящённых передовой студенческой молодёжи 1880-х годов, — знаменитая «Курсистка»: девушка в тёмном платье, пледе и круглой шапочке без полей, с книжками под мышкой бодро и радостно шагает по сырой, промозглой петербургской улице.
Картина имела огромный успех у публики, а та ярость, с которой на неё набросились в печати, показала накал общественного противостояния по поводу «женского вопроса». «Зрители возле полотна Ярошенко много говорят не о работе художника, а о современной жизни», — отмечал писатель Глеб Успенский. «Курсистка» — это борьба передовых русских людей за лучшее общественное устройство, это безвозмездные лекции Д. Менделеева, И. Сеченова на женских курсах, это легендарно строгий профессор анатомии Грубер, покорённый любознательностью и трудолюбием юных слушательниц (есть рисунок Ярошенко — «Экзамен курсисток у Грубера». — Ред.).
«Курсистка» — это борьба сотен девушек со «взглядами общества» и его предрассудками». Критик Владимир Стасов совершенно справедливо называл Николая Ярошенко «портретистом современного молодого поколения, натуру которого, жизнь и характер он глубоко понимает, схватывает и передаёт».
«Всюду жизнь»
14 марта 1889 года Лев Толстой записал в дневнике: «Пошёл к Третьякову. Хорошая картина Ярошенко «Голуби» (так он назвал «Всюду жизнь»). И несколько лет спустя снова: «По моему мнению, всё же лучшей картиной, которую я знаю, остаётся картина художника Ярошенко «Всюду жизнь» — на арестантскую тему».
Эта картина известна многим. За решёткой тюремного вагона, выкрашенного унылой зелёной краской, собрались люди всех возрастов и сословий: рабочий, бородатый крестьянин, солдат, мать с ребёнком. У противоположного окна, спиной к зрителям, — «политический» (художник написал его в позе своего «Заключённого» — задумчиво глядящим в окно). Мальчик из-за решётки увлечённо кормит прилетевших «с воли» голубей. Детский восторг отсветом падает на измученные лица взрослых. Ярошенко ничем не обмолвился, что люди, едущие в тюремном вагоне, не совершали преступлений. Но зритель чувствует невиновность этих людей и преступность осудившей их власти самодержавия.
Фрески «Белой виллы»
«Проехали галерею нарзана и через несколько минут, поднявшись в гору, очутились у собора, в двух шагах от которого была усадьба Ярошенко. Мария Павловна купила её случайно за бесценок, постепенно обустроилась там, заменив белые хатки небольшими домами, в коих стали летом проживать знакомые Ярошенко», — вспоминал в книге «Давние дни» Михаил Нестеров.
В городе Кисловодске, в окружении сада и парка, стоит «Белая вилла» — дом, в котором когда-то жил и творил художник. Сегодня здесь размещается главная выставочная экспозиция, включающая в себя такие известные картины, как «Заключённый», «Всюду жизнь», «Студент», «Кочегар», «Курсистка», «На качелях», «Бештау», «Шат-гора», «Эльбрус в облаках». В доме-музее проводятся передвижные выставки художников прошлых веков и наших современников.
Николай Ярошенко впервые посетил Кисловодск в 1875 году и полюбил этот край. Он проводил здесь почти каждое лето. Ему нравились окрестности Кисловодска, горные пейзажи. Их и людей, населяющих этот край, он писал в большом количестве.
В 1892 году Николая Александровича за отличную службу произвели в генерал-майоры, а спустя год он ушёл в отставку и вместе с женой переехал в Кисловодск. Друзья, собиравшиеся у них в Санкт-Петербурге, стали приезжать к Николаю и Марии в курортный Кисловодск. Гости-художники украсили «Белую виллу» фресками. Ярошенко часто ходил на пленэры. Коллеги признавали, что пейзажи он пишет ничуть не хуже, чем портреты и жанровые полотна, а критик Владимир Стасов назвал Николая Александровича «портретистом гор».
В то время публика знала Северный Кавказ в основном по произведениям Александра Пушкина и Михаила Лермонтова, а вот в изобразительном искусстве Николай Ярошенко оказался первопроходцем. Многие даже считали, что пейзаж, изображённый на полотне «Шат-гора (Эльбрус)» — выдумка автора.
Эти работы широко известны, чего не скажешь о графике Ярошенко, зарисовках и дружеских шаржах, сохранившихся в музее-усадьбе художника в Кисловодске. Судя по данным работам, Николай Александрович обладал отличным чувством юмора.
Летом 1898 года Ярошенко ушёл на несколько километров от дома, и в горах его застала гроза. Боясь простуды, он чуть ли не бегом добрался до «Белой виллы». На следующий день ему стало плохо.
Автор картины «Всюду жизнь» скончался в своей мастерской, прямо возле мольберта. Причиной смерти стал паралич сердца.
Николай Александрович Ярошенко прожил 52 года, и только 6 из них были полностью посвящены изобразительному искусству. Глубокое знание жизни помогло ему создать яркие и правдивые образы лучших людей того времени. Незадолго до смерти он набрасывал этюды рудников Урала для картины из жизни горнорабочих, но замысел так и остался незавершённым.
В декабре 1918 года в Кисловодске, в доме Н.А. Ярошенко, по приказу В.И. Ленина был основан мемориальный музей, а Дондуковская улица, на которой стоял дом, получила имя Николая Ярошенко.
Но в начале 1919-го город заняла «волчья сотня» Шкуро, которая разграбила культурную сокровищницу. Музей-усадьба Н.А. Ярошенко в «Белой вилле» был восстановлен только 11 марта 1962 года усилиями художника и настоящего подвижника Владимира Вячеславовича Секлюцкого. Двадцать лет Владимир Секлюцкий был бессменным директором музея, стал заслуженным работником культуры СССР и поистине народным любимцем.
О рисовавшем генерал-майоре Н.А. Ярошенко писали многие. Но самое точное определение искусства Николая Ярошенко, выступившего представителем революционно-демократической интеллигенции, дал Владимир Ильич Ленин, хорошо знакомый с биографией и творчеством художника: «Прекрасный психолог действительной жизни, какие у него чудесные вещи!» Юность Володи Ульянова прошла среди молодёжи 1880-х годов — революционеров, рабочих, студентов, курсисток, ставших героями ярошенковских полотен.
