Член-корреспондент Российской академии наук Жан ТОЩЕНКО в беседе с политическим обозревателем «Правды» Виктором КОЖЕМЯКО.
«Какой-то Ципко?» — переспросит нас, наверное, немалая часть наших читателей по поводу выбора фигуры для очередной беседы под рубрикой «Личины оборотней». А стоит ли, дескать, уделять такое внимание этому персонажу, если многие сегодня даже не знают о его существовании?
Что ж, идя к своему решению, мы и подобное мнение учли. Для большей убедительности введём читающих данный материал в изначальное наше обсуждение возникшей кандидатуры.
Много вреда натворил для страны и народа
— Итак, Жан Терентьевич, вы предложили подробнее разобраться с личиной по имени Александр Ципко. Но не мелковат ли выбор? Не упрекнут ли нас, что снижаем планку своего анализа?
— Я думал об этом. Конечно, таких как он с объявлением горбачёвской катастройки явились тысячи. Тех, кто не просто публично отрёкся от своего коммунистического прошлого, но и все усилия направил на его «разоблачение».
Однако считаю, что Ципко заметно вырвался в самые первые ряды этих разоблачителей. Прежде всего — по своей беспардонности и разнузданности в отношении марксистской теории и советской практики её реализации.
Причём это сопровождалось неизбывным желанием продемонстрировать своё величие. Потому анализ его публичных текстов — это показатель и того разложения, которого он достиг, и весьма существенного вклада, который внёс в дезорганизацию и дезориентацию общественного сознания на переломном этапе истории нашей страны.
— Вклад, безусловно, большой. Много вреда натворил для страны и народа, для замутнения сознания его. А ведь именно это и требовалось нашим врагам в первую очередь с начала «перестройки». Я называю происшедшее даже не дезориентацией, а отравлением массового сознания. Какой мощно действующий идеологический яд потёк в головы людей почти изо всех СМИ! И могу свидетельствовать, что Ципко в этой подрывной, вредоноснейшей операции зачастую первенствовал.
— Чтобы сполна воздать ему должное, давайте подчеркнём: в том, что происходило, он был не только исполнителем, но и организатором. Да и могло ли быть иначе, если на пике «перестройки», то есть с 1988 года, он занимал должность помощника секретаря ЦК КПСС, причём не кого-нибудь, а самого Александра Н. Яковлева, признанного ныне настоящим демоном развёрнутой катастрофы.
Мы в своё время немало сказали об этом деятеле в одной из наших бесед. Главный архитектор идеологического развала страны собирал вокруг себя и приближал, выдвигал, расставлял на нужные места проверенные кадры. Так что приход к нему в помощники Александра Ципко отнюдь не был случайным. Он себя соответственно здесь и проявил.
— Абсолютно с вами согласен!
— Знаете, я издавна прозвал его клевретом зловещего А.Н. Яковлева. Согласно словарю, клеврет — это приспешник, приверженец, постоянный помощник в каких-либо (обычно неблаговидных) делах. Точно про Ципко и его «шефа»…
— Стоит уже сказать и об основных ступеньках предшествующей карьеры этого нашего антигероя. Разумеется, сначала всё шло вполне по-советски. Выпускник философского факультета МГУ. Сотрудник «Комсомольской правды». У меня до сих пор сохранилась книжка об участии комсомола в освоении целины, и один из трёх её авторов — он, Ципко.
Затем была работа в ЦК ВЛКСМ, в Институте международных экономических и политических исследований АН СССР, потом два года — доцент Института философии и социологии Польской академии наук…
— Он долго витал между журналистикой, наукой и политикой. И в конце концов доминирующий карьерный интерес приводит его на советский политический олимп. В 1981 году Ципко становится консультантом отдела социалистических стран ЦК КПСС, откуда и переходит помощником к пресловутому Яковлеву. Тот уже вовсю формировал вокруг себя основной антисоветский идеологический центр, который должен был придать максимальную интенсивность начатому развалу в головах граждан СССР.
— Парадокс, казалось бы, невероятный! Вот вы назвали ЦК КПСС советским политическим олимпом, что до определённого времени вполне соответствовало действительности. И вдруг из советского он в значительной своей части превращается в яростно антисоветский, из коммунистического — в злобно антикоммунистический.
Напомню, что к этому времени яковлевские ставленники уже возглавляли ряд СМИ, призванных стать ведущими рупорами, глашатаями «перестройки». И если в «Московских новостях» с приданной им ролью на посту главреда успешно справлялся однофамилец «архитектора» Егор Яковлев, до того известный как автор популярных книг Ленинианы, то для журнала «Огонёк», тоже отданного на заклание, главного редактора по фамилии Коротич отыскали аж в Киеве. А особый яковлевский центр под эгидой Центрального Комитета КПСС продолжал и наращивал свою руководящую миссию в активизировавшемся процессе слома общественного сознания.
— Вот именно здесь и тогда обрёл Ципко характерную для него, фирменную и поистине беспредельную наглость. Он не будет считаться буквально ни с чем ради уничтожения Советской власти и Коммунистической партии, которым до этого член ВЛКСМ и КПСС служил практически всю взрослую жизнь. Теперь же оказалось, что он их ненавидит.
Стало ясно: готов идти на любые измышления о марксизме, об Октябре, об истории СССР. Причём искал наиболее хлёсткие слова и выражения, чтобы максимально оскорбить и опорочить всё то, против чего повёл непримиримую войну под крылом одиозного «архитектора у развалин».
Что кипело у него внутри и как он «переворачивался»
— Некоторые из былых его друзей настаивают на решающей роли этого «архитектора» в судьбе Ципко. И конкретно иллюстрируют, в чём такое влияние было особенно заметно. Сам же он позднее с раздражением начал относиться к тому, что постоянно тычут ему в глаза «этим самым Яковлевым»…
— Да понятно, почему раздражается! Непомерное самомнение, гордыня и мания величия взыгрывают. Получается, будто всем он обязан могущественному покровителю. А что же сам? Нет, хочет доказать (и пытается!), что в чём-то не меньше значил и значит, нежели пригревший его высокий начальник. В стремлении возвеличить себя Ципко настаивает, что антисоветчиком он стал самостоятельно, ещё в давние времена, а не в команде Яковлева.
— Да, старается представить себя чуть ли не диссидентом, хотя выглядит это слабенько, а порой даже вызывает улыбку.
— Приходится ему усиленно тужиться, дабы хоть что-то из советского прошлого представить как своё ему противостояние. Например, покопавшись в памяти, вспомнил выпущенную в 1980 году книгу «Социализм: жизнь общества и человека». В ней якобы он высказал некие крамольные мысли, касающиеся Гражданской войны, а цензура их не заметила. По его словам, отдел науки ЦК приказал изъять книгу из продажи. Вот, мол, как я пострадал!
Но странно выглядит «страдание», если учесть: как раз в это время решался вопрос о его работе именно в ЦК КПСС. И решился положительно — по утверждению Ципко, с согласия самого Л.И. Брежнева.
— Что реально кипело тогда внутри этого антисоветчика, мы стали узнавать уже гораздо позже. Поскольку до поры до времени был он весьма осторожен. Даже в провозглашённую эру гласности и демократии вступал Ципко с большой осмотрительностью — можно сказать, на цыпочках. Как говорится, на всякий случай. И это уж потом всё советское и коммунистическое он будет крушить вразнос. Поняв, что теперь за это ничто ему не угрожает, поскольку он под надёжной защитой.
— В общем, от А.Н. Яковлева никуда не денешься. Это он создал наиблагоприятнейшие условия, чтобы младшая антисоветская поросль могла раскрыться сполна. В том числе и Ципко.
— Они, составившие яковлевский центр, не только имели «зелёную улицу» для соответственных писаний во всей так называемой демпрессе. В их задачу входило также изготовление эталонных текстов, которые поставлялись в недостаточно демократические, как считалось, издания. Бывало, что и в «Правду», даже когда Горбачёвым снят был с поста главного её редактора неугодный Виктор Григорьевич Афанасьев и назначен помощник генсека Фролов. Мы знали: эти тексты — «от Яковлева». Значит, редактированию не подлежат.
— А нашему сегодняшнему антигерою, судя по всему, ну очень хотелось, чтобы говорили: «от Ципко». Он, естественно, всячески превозносил шефа, когда тот был при власти. Но едва власть его пошла на убыль, резко сменил оценки. Продолжая возвеличивать себя, о прежнем своём патроне стал говорить и писать нарочито пренебрежительно. Приведу дословно хотя бы один абзац:
«Новый Яковлев (то есть в постсоветской России. — Ж.Т.), часто без всякого повода заискивающий, преданно смотрящий в глаза или Егору Гайдару, или Анатолию Чубайсу, или Борису Немцову, новый Яковлев, обличающий русский народ в ксенофобии и антисемитизме на потребу спонсора своей очередной книги, был мне непонятен и, честно говоря, неприятен. И в этом состоял весь трагизм ситуации. Александр Яковлев, отдавший много сил реабилитации жертв наших бесконечных репрессий, активно поддерживал нашу аморальную по своей природе демократию».
Оказывается, за бабушку мстил
— А как вы считаете, Жан Терентьевич, что в определённый момент всё-таки толкнуло этого преуспевавшего в советское время марксиста на стезю антисоветчины?
— Думаю, как и у многих других ему подобных, тут сказался комплекс причин. Главное же в том, что Горбачёв, а вслед за ним и Ельцин превратили антисоветизм из рискованного занятия в дело весьма выгодное. Вот и оседлали эту беспроигрышную лошадку когорты оборотистых пешек, возомнивших себя ферзями.
Что касается Ципко, обращу ваше внимание на заявленное им в интервью «Комсомольской правде» 16 марта 1991 года: «Многие у нас стали марксистами по несчастью». Что скажете на сей счёт?
— Загадочное утверждение. Толковать можно и так и эдак.
— Ципко это свойственно. Не всегда однозначно разгадаешь, что же он хотел выразить и почему некоторые его постулаты одного времени подчас разительно расходятся.
— А я вот хочу привести вам факт его исповедального заявления, разгадывать которое не приходится. И услышал я это из собственных уст Александра Ципко в начале 2000-х годов.
Он тогда корчил из себя «русского патриота», в связи с чем, наверное, его и пригласили на съезд Союза писателей России, который решено было провести в городе Орле. Мало того, предоставили ему трибуну для выступления. Надо признать, он выстроил его эффектно — разумеется, с позиций «белогвардейского патриотизма». А утром следующего дня я услышал своего рода дополнение к официальной его речи.
Мы шли группой из гостиницы на очередное заседание съезда, говоря о разном. И кто-то обмолвился, что извращается теперь важнейшая тема — справедливости Октябрьской революции. Если бы видели вы, как мгновенно воспылал Ципко. Встав в позу, он стал на всю улицу кричать, что его бабушка в Одессе владела несколькими доходными домами, которые революция у неё реквизировала. «Отняла, попросту говоря! — надрывался бывший марксист. — Это, вы считаете, справедливость?!»
— Кричать он умеет, я знаю. А бабушкины доходные дома, выходит, не забыл. Пронёс в себе сквозь все советские годы и решил-таки отомстить, когда приблизилась подходящая пора.
— Согласитесь, наверное, далеко не один он такой памятливый и дорожащий собственностью бабушек и дедушек. У Горбачёва с Ельциным тоже было своё потаённое. А вспомните, сколько потомков дворянских собраний возбудились, предчувствуя гибель советского строя. Не все сразу же заголосили о реституции, то есть возврате собственности, но и таких немало нашлось…
— Ципко-то прекрасно понимал, что недопустимо унизит себя в глазах тех, кто им восхищается, если поставит в центр публичных своих притязаний давным-давно реквизированные бабушкины доходные дома. Что вы! Он несравнимо выше этого. Он олицетворяет благородную интеллектуальную элиту, которая радеет о главном — о благе народа, якобы составляющем для неё единственный смысл борьбы. Прочтите многозначительную выдержку из фундаментального его труда «Магия и мания катастрофы. Как мы боролись с советским наследием»:
«Мы были и до сих пор являемся идеологами антитоталитарной — и тем самым антикоммунистической — революции... Наше мышление по преимуществу идеологично, ибо оно рассматривало старую коммунистическую систему как врага, как то, что должно умереть, распасться, обратиться в руины, как Вавилонская башня. Хотя у каждого из нас были разные враги: марксизм, военно-промышленный комплекс, имперское наследство, сталинистское извращение ленинизма и т.д. И чем больше каждого из нас прежняя система давила и притесняла, тем сильнее было желание дождаться её гибели и распада, тем сильнее было желание расшатать, опрокинуть её устои... Отсюда и исходная, подсознательная разрушительность нашего мышления, наших трудов, которые перевернули советский мир».
— В чрезмерной скромности такого автора не упрекнёшь.
— Да он на это и не рассчитывает. Мания величия в нём прочно обо-сновалась, и её позывам Ципко следует неукоснительно, не забывая напоминать читателям о своей исключительности и «страданиях», которые претерпел в годы Советской власти. Уже почти четверть века назад, в «Независимой газете» от 17 мая 2000 года, он выдал следующее:
«Мы, интеллектуалы особого рода, начали духовно развиваться во времена сталинских страхов (интересно, как это в свои 12 подростковых лет к 1953 году он испытывал страх от Сталина. — Ж.Т.), пережили разочарование в хрущёвской оттепели (в 15—16 лет. — Ж.Т.), мучительно долго ждали окончания брежневского застоя, делали перестройку. И, наконец, при своей жизни, своими глазами можем увидеть, во что вылились на практике и наши идеи, и наши надежды».
— О, концовка примечательная! Когда мы с вами рассматриваем одного за другим этих оборотней, напрямую или в подтексте сам собой возникает главнейший вопрос. Вот они старались, суетились, разваливали «старую коммунистическую систему как врага». Но каков же результат? Чем в действительности обернулись их идеи, труды и надежды?
— Вы правы. Ципко в далёком теперь 2000-м с нарочитым удовлетворением заявил: «Наконец, при своей жизни, своими глазами можем увидеть…» Только вот что хорошего мог он увидеть вокруг тогда? Более того, три десятка лет спустя после августа 1991-го, когда страна, согласно провозглашённым разрушителями обещаниям, должна была бы процветать вовсю, ничего похожего не наблюдалось. И начавшаяся в 2022-м специальная военная операция, потребовавшая реальной оценки всего, что к этому времени было сделано и не сделано, заставила даже некоторых убеждённых апологетов власти с удивительной резкостью заявить: «Позорное тридцатилетие!»
А Ципко стоит на своём
— Известно, что любая теория поверяется практикой. Известно также: всё познаётся в сравнении. Ныне есть возможность сопоставить советские годы с тридцатилетием «новой России». Казалось бы, совершенно очевидно, какое время по результатам выигрывает. Против фактов, как говорится, не попрёшь, и недаром наиболее разумные и честные из числа противников Советской власти за последнее время всё больше пересматривают своё отношение к социалистическому периоду нашего развития. Вы, Жан Терентьевич, согласны с этим?
— Хотя и со скрипом идёт такой пересмотр, признаки его удовлетворённо замечаю. Но обольщаться, по-моему, не стоит. Антисоветизм, антикоммунизм легко сдавать свои позиции в мире не собираются, и у них мощнейшая поддержка «золотого миллиарда». Вот и Ципко, представляющий, как ныне выражаются, самых упёртых антикоммунистов нашей страны, продолжает стоять на своём. Уже поэтому рано сбрасывать его со счетов.
— Да, несмотря на возраст, он чрезвычайно активен. Печатают его и «МК», и «Независимая», и так называемая «Комсомольская правда» — всех не перечислить.
— Если бы только многопечатанием отличался. А вы знаете, что в нынешнем году Александр Сергеевич Ципко совершил потрясающее, величайшее научное открытие, до какого ранее не додумался ни один исследователь?
— Что имеете в виду?
— Значит, пропустили его статью в «Независимой газете» от 23 апреля 2023 года. А в ней, представьте себе, он объявляет марксизм… «философией смерти». Апофеоз его измышлений на тему, которая стала основной для будущего доктора философских наук ещё более полувека назад!
— Он же, насколько помнится, и докторскую диссертацию защищал по Марксу?
— Верно, в 1985 году. Называлась «Философские предпосылки становления и развития учения Карла Маркса о первой фазе коммунистической формации». Понятно, что это было вполне себе апологетическое сочинение, не допускающее даже и тени каких-либо сомнений. Но вот к чему пришёл, когда жизненная конъюнктура коренным образом изменилась: «Самые чудовищные преступления в истории человечества совершались под знаменем марксистского учения».
— «Философия смерти» — почему?
— Это, конечно, из разряда тех хлёстких выражений, которые своей радикальностью и оскорбительностью всех должны поразить. Ну, например: «7 ноября — праздник коммунистического тупика»; «чума коммунизма»; «звериная жестокость большевиков»; «коммунистическое крепостное право» и т.п.
А основополагающая задача, которую он с Яковлевым перед собой поставили, — убедить массы в нежизнеспособности марксизма, который большевики сделали своим учением. Дескать, не для жизни такое, а лишь для смерти. Не прикасайтесь к нему, забудьте, похороните!
— Но ведь призывы и рассуждения эти входят в разительное противоречие с реальной жизненной силой марксизма. Достаточно сказать, что после Великого Октября он был в основе русского чуда, поразившего весь мир, а ныне прокладывает путь китайскому чуду. Это же не выдумка, а реальность!
— По существу предлагается закрыть глаза на реальность, которая «неудобна». Или дать её картину в таком изображении, чтобы всё заслонили ГУЛАГ и репрессии. Не случайно поход против нашего социализма начат был с наиболее трудных его страниц. Как выдавал позднее сам Яковлев, надо было ударить Лениным по Сталину, затем Плехановым по Ленину, а уж потом низвергнуть и в целом марксизм. В писаниях Ципко, начатых во время «перестройки», всё выстроилось именно так.
— Скажите, а перечитывая сегодня эти его писания тех лет, находите ли в них хотя бы нечто интересное и поучительное для дня нынешнего и для будущего?
— Увы, время не высветило здесь ничего достойного, что могло бы послужить более глубокому осмыслению прошлого и помочь нам лучше ориентироваться в будущем. Наоборот, ещё очевиднее стала вопиющая лживость бредней, которые талдычатся фактически от поры Горбачёва до теперешних дней. Резко звучит? Но, право, иначе как бреднями не могу назвать многое вышедшее и продолжающее выходить из-под пера Ципко.
Здравый смысл не приемлет
— Приведите конкретные примеры, что здесь особенно вас возмущает.
— Тогда обращусь к той же «философии смерти», как обозвал марксизм вчерашний незадачливый марксист. Он утверждает, что в «Манифесте Коммунистической партии» Маркс и Энгельс призвали создать такое общество, в котором «не будет ни частной собственности» (? — Ж.Т.), ни буржуазного права (вполне естественно, ибо будет иное право. — Ж.Т.), ни индивидуальной обособленной семьи (?? — Ж.Т.), ни семейного воспитания детей (?), а самое главное — не будет ни религии, ни морали». И, ничтоже сумняшеся, делает вывод: «Понятно, что воплотить в жизнь то, чего никогда не было и что жизнь построить не может, можно было только путём насилия». Значит? А вот что: истинным намерением Маркса было... убить существующую жизнь.
— Ловко, ничего не скажешь...
— А дальше уже и вся советская история представлена как убийство жизни. Утверждается, скажем, на полном серьёзе, будто у Ленина была такая логика: «Пускай умрут от голода миллионы людей, зато будет окончательно и безоговорочно решена задача коллективизации деревни». Это о голоде начала 1920-х годов, который, получается, порождён был чуть ли не по желанию и велению Ленина. Подлинные факторы, среди которых катастрофический неурожай и разруха, вызванная Гражданской войной, попросту забалтываются.
Поражает не только безапелляционность, но и полная безграмотность человека, претендующего на знание истории. Ведь только такой человек в глубокой беспамятности может утверждать, что коллективизация деревни в эти годы ставилась большевиками как насущная задача.
— У Ципко и у других его подельников зачастую преобладают голословные обвинения большевистской политики, а не научный анализ, опирающийся на реальные факты и конкретику исторических обстоятельств. Причём многие обвинения повторяются уже просто механически, по шаблону, будто тут и не требуется никаких доказательств. Разве не так происходит с утверждением, что Ленин и соответственно Советская власть не дали крестьянам обещанной земли, нарушив собственные декреты, изданные сразу после Октября?
— Конечно, вы правы. В ответ я приведу не домыслы, а жизненные факты. Хотя в процессе безвозмездной передачи земли крестьянам было немало сложностей, закон успешно осуществлялся. И к концу 1920 года в 36 губерниях европейской части России из 22847916 десятин бывших помещичьих земель и угодий других крупных собственников в распоряжение крестьянства поступило 21407152 десятины.
Добавлю ещё один образчик ципковской подтасовки, касающейся крестьянства. Он постоянно ругает большевиков за политику продразвёрстки, начатую в 1919 году. Но «забывает» сказать, что практиковалось это и в царской России: продразвёрстка официально была введена в 1916 году.
— «Забывает» он сказать о многом, что ему неудобно. И таким образом складывается однотонная картина: жестокие, бесчеловечные большевики против интеллигенции, офицеров, дворянства, священнослужителей и т.д. Понятно, что контрреволюционное сопротивление приходилось преодолевать. Но разве с другой стороны всё было благостно до умиления? Вот я читал у вас интересные сведения, связанные с эмиграцией российской интеллигенции, в частности — с так называемым философским пароходом. Ципко эту тему постоянно муссирует, нагнетая описание несчастной доли уехавших. Однако ваших данных об отношении к «просоветским элементам» на Западе я у него не встречал. Ему об этом неизвестно?
— Известно, разумеется. А опять-таки не хочет говорить — по причине той же «неудобности».
— Так скажите вы за него.
— О послереволюционной эмиграции за рубеж много сказано и написано. Были среди эмигрантов и представители интеллигенции, которых Ципко особо выделяет: бежали, спасаясь от большевистской угрозы. А с наибольшей яркостью и придыханием любит поминать «философский пароход». Ведь его пассажиры даже не сами уехали, а их выдворили из страны!
— На пароходе «Обербургомистр Хакен»...
— Да, в сентябре и октябре 1922 года этот пароход увёз из России более 200 представителей гуманитарной в основном интеллигенции, которые, как говорится, «Октябрьский переворот не приняли» и сотрудничать с властью Советов не собирались. Но Ципко и ему подобные при этом не хотят ради исторической истины вспоминать другой аналогичный факт, происшедший намного раньше за океаном — в стране воспетой демократии. По предложению прокурора США Александра Пальмера и его помощника Эдгара Гувера в декабре 1919 года из Штатов в Советскую Россию было выслано 249 человек. На пароходе «Buford», названном «советским ковчегом». А в общей сложности в этой репрессивной акции против коммунистических, социалистических и профсоюзных организаций США было депортировано более 500 граждан и свыше 20 тысяч арестовано: их заподозрили в пропаганде социалистических идей и желании совершить революцию в Америке. Есть повод задуматься?
— Я считаю, серьёзный повод.
— Ципко же безапелляционно глаголет, что все настоящие учёные покинули Советскую страну. Хотя документы свидетельствуют, что эмигрировали, по одним данным, 10 членов академии, а по другим — 14. Далеко до всех! И странным лепетом звучит для знающих великие свершения советской науки такое заверение неуважаемого Александра Сергеевича: «Я лично не встречал в своей жизни ни одного учёного, искренне верящего в возможность реализации утопии коммунизма, который бы нёс в себе активный творческий ум, способность анализировать глубинные проблемы советской жизни».
— Что ж, не повезло бедняге...
— Сам-то он мнит себя и творческим, и глубоким, хотя всё его творчество состоит в примитивном нагромождении выдумок с нескрываемой целью: как можно сильнее скомпрометировать советскую историю. Вы ведь читали, например, как он изображает отношение большевиков к офицерам царской армии?
— Необузданная жестокость. На эту тему, как правило, одно у него: массово расстреливали, мучили, карали самыми изощрёнными способами...
— Ну вот. А между тем давно установлено, что из около 3 тысяч царских генералов и адмиралов 775 состояли на службе в РККА, то есть в Рабоче-Крестьянской Красной Армии. То же мы знаем о многих тысячах нижестоящего командного состава. В целом 43 процента армейских офицеров влились в ряды Красной Армии. Уже в мае 1918 года многие из них активно способствовали образованию первого учреждения по подготовке красных командиров, ставшего впоследствии Ленинградским высшим общевойсковым училищем имени С.М. Кирова.
— Насколько я знаю, особенно наглядно проявили себя сторонниками Советской власти морские офицеры.
— Это так. Согласно исследованию В. Просянникова, историка, капитана 1 ранга, данные тут следующие: «В революцию императорский флот вступил, имея по штату 8060 офицеров. Из них 6559 поступили на службу в Красный Флот». Показательны и другие цифры. В «Ледяном походе» Деникина среди 3963 участников было всего 16 представителей флота — в их числе 4 офицера, 2 гардемарина и 2 матроса. Под знамёнами Колчака в Сибири насчитывалось не более 420 морских офицеров. В целом же бывшие царские офицеры составляли в Красном Флоте 82 процента командного состава.
— Значит, можно сделать вывод, что императорский офицерский корпус стал основой командного состава Красной Армии и Флота?
— Безусловно. Не всё, конечно, протекало гладко на этом пути. Были подозрения, недоверие. Были чистки и фильтрации. В 1937—1938 годах некоторые подверглись репрессиям. Однако и перед Великой Отечественной войной большинство представляли руководство ВМФ СССР.
— Ещё одна из тем, ставшая поводом для измышлений Ципко и очень полюбившаяся антисоветской бульварной прессе, — это преследование дворян и священнослужителей. Что об этом скажете?
— Да, были ограничения в правах. Да, были преследования. Но в основном лишь тогда, когда представители этих сословий включались в вооружённую борьбу против Советской власти. Но немало было и тех, кто работал в руководящих советских органах, причём на самом высоком уровне.
Я приведу в пример ВЧК. Даже это ведомство, задачей которого была защита государственной безопасности РСФСР, руководящий орган борьбы с контрреволюцией на территории всей страны, трудно было назвать представителем только одного класса. В 1919 году в аппарате ВЧК было 27 процентов рабочих, около 50 процентов служащих и учащихся, а вместе с тем здесь трудились 436 дворян и 112 священнослужителей.
Так что Александру Сергеевичу надо бы знать реальную историю, а не питаться досужими вымыслами или расчётливой клеветой. Иначе это похоже просто на воронье карканье.
— Да уж, «философия смерти», придуманная им, чтобы заклеймить коммунистическое учение, именно таким карканьем и является. Исторический опыт свидетельствует о другом: это в полном смысле слова философия жизни, которой принадлежит будущее. Руководствуясь ею, наша страна под названием СССР достигла неслыханной высоты и одержала Победу в величайшей войне. Перечеркнуть такое невозможно!
— В последних своих статьях Ципко удивляется, что сегодня, по его выражению, происходит реабилитация Сталина. Причём происходит не только у отдельных представителей интеллигенции, но и в общественном сознании многих россиян. И вопрошает: «Почему русскому человеку после 30 лет распада СССР вдруг стал близок Сталин со своим социализмом, созданным путём гибели сотен тысяч человек?»
И невдомёк этому философу, что мощь Страны Советов создавалась не сотнями тысяч, а миллионами советских людей, руководимых партией коммунистов. За три пятилетки к концу 1930-х, как известно, они ввели в строй 10 тысяч заводов и фабрик, то есть по предприятию каждый день. При этом у трудящихся не было беспокойства насчёт работы, не было тревоги за своё устройство в жизни и благополучное будущее.
— К сожалению, изощрённым словоблудием и клеветой таким как Ципко удалось на многие годы нанести колоссальный вред сознанию наших соотечественников.
— К величайшему сожалению! Но я рад сознавать, что все потуги по дискредитации как теории, так и практики социализма постепенно всё-таки теряют своё влияние. Уверен, со временем они останутся лишь мутной строкой, подводящей итог в безнадёжных попытках построить счастливый капитализм.
