Как работает механизм манипулирования общественным историческим сознанием
Сериал «Плевако», показ которого недавно завершил федеральный телеканал НТВ, был изначально обречён на успех у публики. Сюжет представляет собой гремучую смесь реальных уголовных дел, рассмотренных в российских судах на рубеже ХIХ—ХХ веков (в том числе об убийствах), любовно-мелодраматических и политических перипетий и коллизий. Но, несмотря на столь благодатную основу для создания увлекательного и в то же время качественного кинопродукта, на деле мы увидели дешёвую поделку с обилием медиаштампов, политических фальшивок и инсинуаций. Цель данного кинодейства (кроме коммерческой) — исказить представления новых поколений о предреволюционной истории России.
Несомненной заслугой авторов сериала является то, что они ввели в наш современный массовый культурный обиход имя выдающегося юриста, присяжного-поверенного (адвоката, защитника) Фёдора Никифоровича Плевако (1842—1908). Хочется надеяться, что вызванный показом фильма интерес к его жизни и профессиональной деятельности приведёт массового зрителя к первоисточнику — к стенограммам выступлений Ф.Н. Плевако в судах, которые опубликованы и доступны не только в библиотеках, но уже и в интернет-варианте. Эти стенограммы — настоящий исторический, а не только литературный памятник (здесь и далее выделено нами. — А.Д.), подлинное, не сфальсифицированное свидетельство о том, какой на самом деле была социально-политическая реальность царской России и что в действительности послужило причиной развития революционно-демократического движения, а затем и победы Великой Октябрьской социалистической революции в нашей стране.
О масштабе и характере личности Ф.Н. Плевако, его роли в общественной жизни дореволюционной России очень ярко и обстоятельно высказался его коллега и современник Н.П. Карабчевский, адвокат и судебный оратор (1851—1925). В статье-некрологе, опубликованной в журнале «Право» (1908), он написал о Плевако так: «Могучий богатырь слова, давно стяжавший себе всероссийскую славу быть […] детищем Москвы. Он состоял в числе её гордостей: наряду с Царь-пушкой, Царь-колоколом, Третьяковской картинной галереей или собором Василия Блаженного […].
«Малиновый звон», — решило про него Замоскворечье и валом валило в суд послушать Плевако, по какому бы делу он ни выступал. «Вещий баян» — говорили о нём молодые адвокаты, чтившие в его речах какую-то недосягаемую, малодоступную им самим, гармоничную задушевность, глубину и «музыку» слова. «Златоуст и проповедник» — замечали те, кого пленяли в речах Ф.Н. Плевако яркие выступления в области морали и евангельские изречения […].
Да, Плевако был гениальным русским оратором! В этой области он для нас то же, чем был Пушкин для русской поэзии».
«Плевако, — вспоминал выдающийся юрист, судебный оратор и общественный деятель А.Ф. Кони (1844—1927), — во всей своей повадке был демократ-разночинец, познавший родную жизнь во всех слоях русского общества, — способный, не теряя своего достоинства, подыматься до его верхов и опускаться до его «дна», — и тут и там всё понимая и всем понятный, всегда отзывчивый и простой. Он не «удостаивал» дело своим «просвещённым вниманием», а вторгался в него, как на арену борьбы, расточая удары направо и налево, волнуясь, увлекаясь и вкладывая в него чаяния своей мятежной души. В Плевако, сквозь внешнее обличие защитника, выступал трибун, для которого дело было лишь поводом и которому мешала ограда конкретного случая, стеснявшая взмах его крыльев со всей присущей им силой».
Плевако был судебно-общественным деятелем, а не просто адвокатом: именно это подчёркивает в его характере и складе ума А.Ф. Кони, называя его «демократом-разночинцем». И именно стремление служить общественному благу, нацеленность на защиту угнетённых и униженных придавали его выступлениям столь неотразимую мощь. Приведём лишь некоторые яркие сведения о его наиболее известных судебных делах.
Из «Дела князя В.П. Мещерского, обвиняемого М. А. Стаховичем в клевете»:
«Осуждение князя Мещерского нужно нам как символ, как оправдание нашей веры в правосудие, чтобы дышалось свободно честным сердцам и задыхалось от собственного яда клевет недобросовестное, лживое слово, на какой бы бумаге оно ни было написано: на серой ли, из обихода мужика, или на глянцевой, с княжеским гербом, как это сделал князь Мещерский. Оцените же поступок князя, и к его древнему имени пусть добавят и имя клеветника! И никто никогда не смоет этого указания на его подвиг!»
Как видим, здесь Плевако в суде доказал, что дворянин, имеющий титул «князь», несмотря на свою «высокородность», может оказаться банальным клеветником. А в «Деле рабочих Коншинской фабрики» Плевако пришлось изворачиваться между статьями тогдашнего законодательства, запрещавшего массовые протестные акции, и ему оставалось доказывать в суде, что негоже «наказывать толпу», а не отдельных лиц.
Обстоятельства дела были таковы. Изнурённые непосильным трудом на фабрике, притеснениями со стороны фабриканта и его служащих, повседневными штрафами рабочие Коншинской фабрики организовали стачку и предъявили управляющему требования о сокращении рабочего дня, повышении заработной платы, улучшении условий быта. Требования рабочих были отвергнуты, после чего они прекратили работу и организовали массовое шествие к зданию управления фабрикой. Вызванные из Серпухова отряды конных казаков, как говорится в одном из сообщений в печати по данному делу, «восстановили порядок обычными мерами». Группа арестованных казаками рабочих была предана суду. По данному делу было привлечено к судебной ответственности несколько десятков человек — рабочих, которым вменялось в вину участие в экономической стачке, а также в разгроме ряда квартир высших фабричных служащих и в нанесении побоев.
В Центральном историческом архиве Москвы есть раздел фонда фабричного инспектора 10-го участка Московской губернии, в ведении которого находились и фабрики Коншина. Здесь можно почерпнуть подробные сведения о том, в каких условиях жили рабочие данной фабрики и их семьи.
В 1900 году в фабричных казармах жили более половины всех рабочих Коншина, или 9330 человек. Казармы предоставлялись фабричным рабочим и их семьям, при этом на одного человека здесь приходилось 0,91 кубической сажени пространства (1 сажень = 2,13 метра). Имеется докладная записка уездных врачей А.Э. Кеммериха и В.И. Фредерикса «о результатах санитарного осмотра 24 и 25 августа 1907 года на Новой Мызе» (одна из фабрик Коншина). В записке много говорится о плохом состоянии выгребных ям буквально везде: при больнице, родильне, бараках, школе, квартирах прислуги больницы, конном дворе. Далее сказано: «Квартиры фабричных рабочих являются в следующем виде: все старые спальни грязны внутри, местами существуют отжившие свой век нары и, например, в так называемых «холостых» квартирах, где в одной комнате помещаются 20—23 человека. Тут же они сушат бельё и даже умываются, так как нигде не устроены умывальники».
Отмечается высокая скученность во всех спальнях: «В общем бросается в глаза сильное перенаселение жилых помещений, при котором более или менее удовлетворительное санитарное состояние их невозможно. Нужно ещё удивляться той относительной чистоте, в которой удаётся обитателям спален содержать свои каморки при такой тесноте... В спальнях в комнатках в 20 куб. сажен помещается по 27 человек — койки стоят вплотную, без проходов, а кругом них около стен узкий проход, где трудно разойтись двум человекам...»
Характерной особенностью дореволюционной урбанизации было то, что ни городские власти, ни состоятельные домовладельцы практически не занимались созданием квартир для беднейшего населения. По московскому обследованию 1899 года из 12500 коечно-каморочных квартир, в которых жильцам сдавалось пространство, 77% были сняты рабочими, мелкими ремесленниками и торговцами, низшими железнодорожными служащими. Совсем бедных жильцов в комнаты могло набиваться очень много: «20—25 человек снимали у местного кулака комнату и там селились. Теснота была такая, что трудно представить. Спали на полу вповалку мужчины и женщины. Обед хозяйка варила на всех жильцов» («Как мы жили при царе и как живём теперь: Воспоминания старых кадровых рабочих Трёхгорной мануфактуры» (1934).
Согласно архивным данным, количество штрафов на прядильно-ткацкой фабрике Коншина в 1904 году составило 25993 случая на общую сумму 1523 рубля 70 копеек. Это при том, что в продуктовых лавках Коншина (по среднерыночным ценам того времени) фунт говядины 1-го сорта стоил 23 копейки, бутылка молока — 6 копеек.
В июне 1897 года под давлением массового забастовочного движения царь Николай II принял закон «О продолжительности и распределении рабочего времени в заведениях фабрично-заводской промышленности», который ограничил время рабочего дня на фабриках и заводах 11,5 часа для мужчин, а в случае работы в ночное время, а также в субботу и перед праздниками — 10 часами. Для женщин и детей — 10 часами при шести рабочих днях в неделю. Обратим внимание читателя, что до данного закона хозяин бизнеса был вправе устанавливать размер рабочего дня по своему усмотрению, и он мог достигать 16 часов и более.
Однако и после выхода закона на практике ограничения часто не соблюдались. Так, рабочим и низшим служащим на железных дорогах приходилось работать по 16 и 18 часов в сутки, пока с 1 января 1907 года не было введено новое положение, ограничивавшее бессменную службу: на паровозах до 14 часов, поездных и станционных — до 16 часов в сутки (Дмитриев В. «Быт служащих и рабочих на железных дорогах» (1912). Грузчики на Волге работали в среднем 14 часов, а при спешной работе и по 16—17 часов в сутки (Скворцов Н.А. «Материалы по исследованию труда и быта грузчиков», 1904). По обследованию наёмных рабочих 110 мелких ремесленных заведений Москвы для 56,8% из них трудовой день, считая и перерывы, продолжался 15 часов и более, для 22,7% — более 16 часов (Лебедев В.И. «Условия труда и жизни рабочих в мелких промышленных заведениях», «Русская мысль», 1905).
Детей в рабочих семьях посылали работать рано. С 9—11, а иногда и с 7 лет дети приступали к наёмному труду в деревне и в городе, девочки — прислугой без ограничения времени работы, няньками, мальчики — учениками в лавки, ремесленные мастерские. Как правило, это была работа только за питание и крышу над головой, редко детям платили самое маленькое жалованье. В этом возрасте от ребёнка было достаточно, чтобы он сам обеспечивал себя, и он на несколько лет поступал в полное распоряжение хозяев. (Кабо Е.О. «Очерки рабочего быта». М., 1928).
Одновременно с законом 1897 года был принят циркуляр МВД (пункт 5), который обязал полицию «в случае возникновения стачки применять меры, при посредстве чинов подлежащей инспекции или соответствующего начальства, к немедленному рассмотрению причин и к миролюбивому соглашению сторон». В случае если соглашение не последует, то «назначать забастовщикам срок вновь стать на работу или получить расчёт и по истечении этого срока, всех не ставших на работу иногородних рабочих, прекративших работы с соблюдением законных сроков, удалять безотлагательно в места родины или приписки, тех же иногородних рабочих, которые забастуют с нарушением срока найма, удалять по этапу».
Накануне принятия этого закона, в 1896 году, в листовке «Царскому правительству» В.И. Ленин писал: «Министр Витте рассуждает о стачке так же, как рассуждает о ней любой полицейский чиновник, получающий подачки от фабрикантов: пришли подстрекатели — явилась стачка. Теперь, увидев стачку 30 тысяч рабочих, все министры вместе принялись думать и додумались, наконец, что не оттого бывает стачка, что являются подстрекатели-социалисты, а оттого являются социалисты, что начинаются стачки, начинается борьба рабочих против капиталистов».
Складывается впечатление, что создатели сериала «Плевако» и те, кто им «заказал музыку», мыслят так же, как замшелый министр Витте (ставший впоследствии и премьер-министром) более ста лет назад. Их вовсе не смущает, что уже тогда подобный взгляд на вещи вызывал гомерический хохот у честных людей.
В сериале «Плевако» борьба рабочих за свои права показана и как дело рабочих Коншинской фабрики в суде, и как протестные акции на заводе Демидова. Причём стачка и шествие рабочих во втором случае показаны в качестве якобы организованных революционерами-народниками, которые, как заправские террористы из современных блокбастеров, стреляют из револьвера направо и налево в кого попало — с целью создать панику и кровопролитие. При этом авторы сериала утверждают, что эти «революционеры» — агенты охранного отделения и одновременно получают финансирование за свою террористическую деятельность из Англии. Каково?!
«Смотрите же, господин Витте, учитесь хорошенько! Учитесь разбирать вперёд, из-за чего вышла стачка, учитесь смотреть на требования рабочих, а не на донесения ваших полицейских крыс, которым вы сами ведь ни на грош не верите, — пишет В.И. Ленин в упомянутой листовке. — Гг. министры уверяют публику, что это только «злонамеренные личности» пытались придать стачкам «преступный политический характер» или, как они говорят в одном месте, «социальный характер» (гг. министры хотели сказать социалистический, но, по безграмотности или по канцелярской трусости, сказали социальный, и вышла бессмыслица: социалистический значит поддерживающий рабочих в борьбе с капиталом, а социальный значит просто общественный. Как же можно стачке придать общественный характер? Ведь это всё равно, что придать министрам министерский чин!). Вот это забавно! Социалисты придают стачкам политический характер! Да само правительство прежде всяких социалистов приняло все меры, чтобы придать стачкам политический характер. Не оно ли стало хватать мирных рабочих, точно преступников? Арестовывать и высылать? Не оно ли разослало повсюду шпионов и провокаторов? Не оно ли забирало всех, кто попадёт под руку? Не оно ли обещало оказать помощь фабрикантам, чтобы они не уступали? Не оно ли преследовало рабочих за простые сборы денег в пользу стачечников? Правительство само лучше всех разъяснило рабочим, что война их с фабрикантами должна быть войною неизбежно с правительством. […] Отчего не рассказало оно, какими числами были помечены приказы градоначальника и прочих башибузуков об аресте мирных рабочих, о вооружении войска, о посылке шпионов и провокаторов? Они перечислили публике, сколько было листков социалистов, отчего не перечислили они, сколько было схвачено рабочих и социалистов, сколько разорённых семей, сколько высланных и заключённых без суда в тюрьмы. […] На мирных рабочих, восставших за свои права, защищавших себя от произвола фабрикантов, обрушилась вся сила государственной власти, с полицией и войском, жандармами и прокурорами. […] Рабочие увидели ясно политику правительства — замолчать рабочие стачки и изолгать их».
Согласитесь, уважаемый читатель, ленинские слова сказаны и об авторах сериала «Плевако», причём очень точно — не в бровь, а в глаз!
Дело по обвинению рабочих Коншинской фабрики с участием Плевако рассматривалось в Московской судебной палате 10—12 декабря 1897 года. Адвокату удалось доказать, что имела место не забастовка (которую закон запрещал), а буйство толпы «осатаневших от недельного труда рабочих». Тем не менее присяжные вынесли рабочим обвинительный вердикт. Признали виновными и двух рабочих-бунтарей фабрики товарищества Саввы Морозова, которых защищал Плевако, — правда, они получили всего по три месяца лишения свободы.
Ещё один очень громкий судебный процесс с участием Плевако — «Дело Люторических крестьян» — вызвал колоссальный интерес по всей России. И он тоже показан в сериале. По данному делу к суду были привлечены 34 крестьянина села Люторичи Епифанского уезда Тульской губернии (в том числе одна женщина), обвинявшихся в оказании сопротивления должностным лицам при исполнении ими судебного решения.
Суть дела состояла в следующем. Долгие годы люторические крестьяне безропотно несли все обязанности и терпели страшный гнёт и притеснения со стороны местного помещика — графа Бобринского и его управляющего Фишера. После реформы 1861 года крестьяне были «наделены» землёй, жители села Люторич назвали эти наделы «сиротскими» и «кошачьими», так как размер их не превышал 3/4 десятины на душу (1 казённая десятина равна 1,0925 гектара). Этого клочка земли было недостаточно уже в момент надела, а с приростом членов семьи и общины даже этот надел начали дробить на всё более мелкие части.
Одновременно вокруг крестьянских «кошачьих» наделов на огромных просторах размещались графские владения. И крестьяне, которым до отчаяния требовалась дополнительная земля для обработки, были вынуждены обращаться к графу, чтобы взять в аренду принадлежавшие ему земли. И поскольку других вариантов у крестьян не было, помещик и его управляющий с лихвой пользовались своим монопольным положением: драли с крестьян по три шкуры. Землю им сдавали по договорам, которые предусматривали уплату стопроцентной суммы неустойки, в результате чего крестьяне оказались окончательно закабалёнными. За несвоевременную уплату причитающихся по договору сумм Фишер взыскивал с провинившегося абсолютно всё, дело доходило даже до продажи предметов домашнего обихода и одежды, принадлежавших крестьянину. Подобные действия обрекали многих общинников на нищенство и поиски подаяний.
Фактически граф Бобринский вместе с управляющим Фишером занимались жесточайшим бессовестным ростовщичеством, используя в качестве рентного актива не деньги, а землю.
В отношениях с крестьянами, пользуясь их неграмотностью, Фишер допускал много злоупотреблений, в результате чего обманным путём выкачивал из крестьян дополнительные доходы. Так было и на сей раз. По одному из обязательств Фишер получил исполнительный лист на 8219 рублей 29 коп. Исполнительный лист был передан приставу для взыскания. Однако, когда пристав приехал для производства описи, крестьяне его не допустили к её производству и заявили, что управляющий вновь их обманул, так как по этому листу ими деньги уже уплачены. Через несколько дней пристав вновь вернулся для производства взыскания, однако на этот раз уже в сопровождении нескольких солдат.
Навстречу ему вышли женщины села Люторич, которые отказались добровольно исполнить решение о взыскании и просили не приводить его в действие до тех пор, пока не возвратятся мужчины, которые все вместе пошли в имение графа просить его о справедливости. Однако просить было бесполезно, и доведённая до отчаяния толпа крестьян набросилась на волостного старшину и стала оттаскивать его в сторону, нанося ему при этом побои. В тот раз даже солдатам не удалось добиться желаемого. Через день в село прибыла уже рота солдат, под наблюдением которой все необходимые формальности по описи имущества были произведены. Оказавшие сопротивление властям крестьяне были преданы суду.
За ходом процесса следила вся Россия. Под давлением передового общественного мнения суд вынужден был вынести крестьянам сравнительно мягкий приговор. Трое крестьян были присуждены к тюремному заключению, один — к штрафу, а в случае несостоятельности — к аресту, остальные — оправданы.
Дело слушалось 17 декабря 1880 года в московской судебной палате с участием сословных представителей. Защищал всех подсудимых Ф.Н. Плевако. В своей речи он дал красочное и подробное описание того невыносимого положения, в котором оказались 700 жителей деревни, некогда принадлежавшей графу Бобринскому. В речи Плевако даётся столь негативная оценка экономической политики царского правительства, что остаётся лишь удивляться, как Фёдору Никифоровичу удавалось вслух говорить подобные вещи без последствий. Смелыми и честными мазками Плевако нарисовал ужасающую картину «послереформенного хозяйства в одной из барских усадеб, где противоестественный союз именитого русского боярина с остзейским мажордомом из года в год, капля по капле, обессиливая свободу русского мужика и, обессилив, овладел ею в свою пользу». В том числе Плевако дал и оценку «освободительной» реформе 1861 года:
«Мы уясним пока, что же вышло из этой полуголодной свободы.
Родилась необходимость вечно одолжаться у помещика землёй для обработки, вечно искать у него заработка, ссужаться семенами для обсеменения полей. Постоянные долги, благодаря приёмам управления, росли и затягивали крестьян: кредитор властвовал над должником и закабалял его работой на себя, работой за неплатёж из года в год накоплявшейся неустойки. […]
Надо много терпения, чтобы читать эти ростовщические фантазии, которым давал значение и силу судья, живущий в наше время и творящий суд по уставам 20 ноября. Стыдно за время, в которое живут и действуют подобные люди! […]
Думаю я, что в Люторичах жизнь после реформы была во стократ тяжелее дореформенного рабства. До 19 февраля управляющий берёг мужика, как берёг всякую хозяйскую вещь, внесённую в инвентарь. Эгоистический расчёт имел личиною человеколюбие. Но настал день воли, подорвались эгоистические основания беречь своего раба, и личина сброшена. Из мужика выбиралось всё, что можно выбрать. А не вынесет, умрёт, — что за дело. На пустое место найдётся новый полуголодный, — лишь бы десница Фишера не уставала жать, где не сеяла. […]
3 мая, по заявлению Фишера, прибыл вновь к описи имущества судебный пристав. Но он был уже не один. Его сопровождала полиция в количестве, внушающем уважение. Исправник, становой шли рядом, человек двадцать десятских, человек десять урядников, — словом сказать, тут были представители полиции старой и новейшей формации.
Но мужики не вышли к ним навстречу. Где они? Всем миром, за исключением старых да малых, они до свету ушли в сельцо Бобрики, к графу, просить его о милости, о неразорении. Детски наивные, простоватые, они надеялись слезами умилостивить взыскателя.
Напрасное мечтание! Им обещана одна милость: им сказано, что, благодаря своему положению и влиянию, к ним пришлют подарок... в тысячу солдат. И сдержано было джентльменское слово: не долго, всего два дня прошло, как деревня Люторич дождалась барского пожалования! […]
Бедность безысходная, бедность — создание Фишера, одобряемое его владыкой, бесправие, беззастенчивая эксплуатация, всех и всё доведшая до разорения, — вот они, подстрекатели! Одновременно, потому что одинаково невыносимо всем становилось, вспыхнуло негодование люторовцев против бесцеремонного попирания божеских и человеческих законов, и начали думать они, как им отстоять себя. И за эту драму сидят теперь они перед вами. […]
Десятки лет сосал их силы управляющий, десятки лет с сатанинской хитростью опутывал их сетью условий, договоров и неустоек. С торной дороги свободы 19 февраля они зашли в болото... Лешего не было, но хитрый и злой, их всасывал в тину кабалы и неволи Фишер. […]
Но у мужика редок рубль и дорого ему достаётся. С отнятым кровным рублём у него уходят нередко счастье и будущность семьи, начинается вечное рабство, вечная зависимость перед мироедами и богачами. Раз разбитое хозяйство умирает, — и батрак осуждён на всю жизнь искать, как благодеяния, работы у сильных и лобзать руку, дающую ему грош за труд, доставляющий другому выгоды на сотни рублей, лобзать, как руку благодетеля, и плакать, и просить нового благодеяния, нового кабального труда за крохи хлеба и жалкие лохмотья. Среди обстоятельств, подобных настоящему, мутился разум целых народов. Как не спутаться забитому уму нашего крестьянина?! […]
Те экономические лишения, те нравственные мучения, в которых протекли долгие годы жизни люторических крестьян, сегодня достигли своего предела».
Когда читаешь эти фразы, произнесённые почти 150 лет назад великим защитником униженных и оскорблённых крестьян, кажется, что бумага, на которой они напечатаны, — вот-вот вспыхнет от накала и стыда за поруганные жизни миллионов наших соотечественников, которые пережили столь тяжёлые испытания! Ведь пореформенные судьбы остальных бывших крепостных — ненамного легче судеб тех конкретных крестьян, которых защищал Плевако. В противном случае не было бы ни революции 1905 года, ни двух революций 1917 года. Однако авторы сериала «Плевако», видимо, ничего такого не ощутили, ознакомившись с делом люторических крестьян.
Что же мы видим в фильме? Казалось бы — просто возьми и расскажи об этой истории, подробно, ярко, сострадательно. Но нет, не таковы наши нынешние «деятели киноискусства», им подавай шумный успех, им подавай громкие аплодисменты и эффектные трюки!
За что можно уважать Сергея Безрукова, исполнителя роли Плевако, так это за то, что, как утверждает один из продюсеров фильма А. Учитель, именно по настоянию актёра «имя-отчество» его героя было изменено на «Николай Фёдорович». Что, кстати, не сразу и не для всякого зрителя заметно. А между тем это принципиальное обстоятельство. Несмотря на многочисленные биографические совпадения и соответствия в судебных историях, в сериале «Плевако» изображён не художественный образ реально существовавшей исторической фигуры великого адвоката, но некий его экранный двойник, а точнее будет сказать — симулякр, сконструированная версия персонажа с заранее заданными качествами, которых Ф.Н. Плевако иметь не мог.
Так, в конце каждой своей речи безруковский Плевако (будем называть его далее для краткости Н.Ф.) произносит сакраментальную фразу «вуаля», означающую успешное завершение юридического трюка. А затем, уже не в присутственном месте, он исполняет некий победный танец — нечто среднее между «цыганочкой» и канканом. А на задворках Петербурга Н.Ф. периодически ищет весьма экзотические и странные развлечения в духе Саши Белого из «Бригады» (персонаж, с которого и началась экранная слава Безрукова): он то и дело участвует в кровавых кулачных боях, причём сам же их и провоцирует.
Наблюдатели также отмечают сходство Н.Ф. с некими экранными образами Шерлока Холмса, которые были воплощены в разнообразных экранизациях известного произведения Артура Конан Дойля. Данное обстоятельство подчёркивается склонностью его помощника к произнесению английских слов и фраз — это вроде бы наш доморощенный доктор Ватсон.
Словом, Н.Ф. — отнюдь не Плевако, а лишь пародия. Поэтому вполне в духе пародии снято и заседание суда по делу люторических крестьян: вполне в духе «Поля чудес» в самом начале выступления Н.Ф., как по команде, вышколенные модельного вида девицы и юноши вносят в зал подносы, на которых тарелки с некоей слизистой массой. После чего Н.Ф. предлагает собравшимся испробовать кушанье и угадать — что это такое. И когда присутствующие в зале отодвигают тарелки, сморщившись, Н.Ф. громогласно и победно заявляет, что это каша из древесной коры, которой ежедневно питаются подсудимые крестьяне и их семьи. Вот, мол, до какой нищеты довёл их негодяй граф!
Снять и показать такого рода сцену — это всё равно что устроить искромётное шоу в нацистском концлагере или в пыточной гестапо, чтобы затем громогласно заклеймить негодяев-гитлеровцев. Устроители шоу с кашей из коры продемонстрировали, что у них атрофировано не только чувство сострадания, но и полностью отсутствует понимание сущности красоты, феномена эстетики, тесно связанной с высокой этикой, что должно быть присуще любому настоящему художнику.
Ещё в IV веке до нашей эры Аристотель сформулировал, что главной задачей подлинного искусства является достижение зрителем катарсиса — нравственного возвышения, очищения, которое достигается за счёт сопереживания героям драмы, нередко через зрительские слёзы. В случае с «Плевако» мы сталкиваемся не с произведением искусства, а с неким растянутым во времени развлекательным шоу, задача у которого совсем иная. Шоу не возвышает, а развлекает, раскрепощает зрителя, слегка, возможно, опьяняет его, подобно наркотику или алкоголю, освобождая от условностей, запретов, нравственных установок. Конечно же, шоу дарит отдохновение и радость, но не нравственное очищение и катарсис. Шоу скорее одурманивает, чем просветляет, и тем самым делает зрителя более восприимчивым к коммерческим рекламным предложениям и к политическим внушениям.
Шоу всегда навязчиво и неотвратимо. Посмотрев первую серию, которая сразу же не вызвала у вас неприятия, вы уже не можете отказаться от просмотра и всех остальных серий, с нетерпением ожидая продолжения. Получив удовольствие от просмотра одного выпуска «Поля чудес», вы становитесь постоянным зрителем и всех последующих выпусков программы и одновременно потребителем размещаемой там рекламы — коммерческой и политической. Возможно, именно по этой причине мы и наблюдаем сегодня засилье разного рода шоу на наших телеэкранах.
Они превращают историю России в шоу. Свойственная искусству самоирония, которая может оправдывать приёмы и ухищрения коммерческих театрализованных представлений, совершенно неуместна в случае демонстрации реальных фактов страданий миллионов людей. Подобная самоирония, если она имеет место, просто аморальна. В «Плевако» показано шоу на костях миллионов умерших от голода русских крестьян. Это всё равно, как если бы сегодня кто-то решил изобразить бомбардировки Палестины Израилем в виде остроумного ироничного шоу. Судя по всему, у создателей сериала «Плевако» нет не только гражданского чувства, но и сердца. Подлинное сострадание им неведомо.
А ведь в случае с люторическими крестьянами есть все основания для возмущения и негодования. Главный виновник этих событий А.В. Бобринский был не простой дворянин, а представитель сливок самодержавной России, правнук Екатерины Великой! Он — и придворный егермейстер (1883), и московский губернский предводитель дворянства (1875—1883), и член Государственного совета (с 1883-го), собиратель древностей, библиофил, нумизмат и прочая, прочая, прочая. Представители семейства Бобринских являлись крупнейшими землевладельцами России: к началу ХХ века общая площадь их владений составляла свыше 131,1 тыс. га.
И такой вот высокопоставленный вельможа был уличён адвокатом Плевако как мерзейший ростовщик и мошенник, который годами истязал своих кормильцев-крестьян! Возникает вопрос: если правнук императрицы Екатерины представлял из себя такое вот полукриминальное явление, то каковы же были иные — не столь высокородные владельцы земель и крестьянских душ?.. Согласитесь, что «хрустом французской булки» тут даже и не пахнет! И тем не менее нынешние потомки миллионов обездоленных крестьян (дворяне составляли лишь полтора процента населения) массово преклоняются перед дворянством и самодержавием… Но ведь их благородство и величие — всего лишь миф, продукт шоу-бизнеса и шоу-политики!
Победа Плевако в процессе люторических крестьян в сериале подана верноподданнически по отношению к персоне русского монарха. По версии авторов киношоу, накануне завершающего заседания суда царь Александр II собирает приближённых и на повышенных тонах выговаривает им: «Сколько ещё крестьяне будут оплачивать помещикам их возвышенные представления о собственном величии. Мы же с вами прекрасно понимаем, что крестьяне по сути в своём праве». После чего дело выглядит так, будто бы царь восстановил справедливость руками Плевако, защитил крестьян от неумеренных аппетитов бесчеловечных эксплуататоров. Тем самым и реформа 1861 года подана как акт милосердия и благодеяния, чем она в действительности не являлась, если верить адвокату Плевако.
Однако ничего подобного произойти не могло, вся эта сцена целиком выдумана и снята в угоду нынешним политическим предпочтениям правящего страной класса. И это тем более смешно и нелепо, что крестьяне были всё же осуждены, о чём мы упоминали.
Монаршие особы и представители правящей верхушки царской России в сериале показаны с величайшим почтением и даже с придыханием. Крайний реакционер и филистер Победоносцев изображён как образец мудрого, честного и справедливого государственного деятеля, на которого следует равняться и поныне.
Что же мы имеем в сухом остатке? Произведения шоу-бизнеса, подобные сериалу «Плевако», ставят своей целью обнулить те исторические знания и представления, которые сложились у среднего российского гражданина благодаря пока ещё не запрещённым достижениям советских общественных наук. Сериал занимается прославлением царизма, демонизацией революционно-демократического движения, пропагандой насаждаемых властями политических мифов об истории России.
Сегодня правдивый критический взгляд на самодержавную Россию фактически полностью табуирован на федеральных телеканалах. Они пытаются стереть общественную память о действительной истории. Но это невозможно! Нужно тогда уничтожить все библиотеки, все музеи и памятники, запретить советские фильмы и книги, изданные в СССР (что и проделано на Украине). Но и это не поможет. Ведь как только вы обращаетесь к таким реальным историческим фигурам, как Плевако, мошеннические идеологические схемы тут же перестают работать. Подлинные исторические факты сильнее любой пропаганды. Пора бы наконец осознать это тем, кто ныне управляет нашей культурой.
Сегодня исторические манипуляции носят пока ещё, так сказать, разминочный характер, аккуратный и осторожный. Слишком много людей, получивших отличное советское образование, находятся в дееспособном состоянии. Но когда они уйдут — возможно, тогда идеологи-манипуляторы действительно сорвутся с цепи. И знания об адвокате Плевако и самодержавной России массовый потребитель будущего сможет получать ТОЛЬКО из данного сериала и ему подобных.
…Свою речь в защиту люторических крестьян Ф.Н. Плевако завершил замечательными словами, обращаясь к присяжным:
«Нет, вы не осудите их. Мученики терпения, страстотерпцы труда беспросветного найдут себе защиту под сенью суда и закона. Вы пощадите их. Но если слово защиты вас не трогает, если я, сытый, давно сытый человек, не умею понять и выразить муки голодного и отчаянного бесправия, пусть они сами говорят за себя и представительствуют перед вами.
О, судьи, их тупые глаза умеют плакать и горько плакать; их загорелые груди вмещают в себе страдальческие сердца; их несвязные речи хотят, но не умеют ясно выражать своих просьб о правде, о милости.
Люди они, человеки! Судите же по-человечески!»
Слова эти обращены и к нам, потомкам миллионов «страстотерпцев труда беспросветного», кто ныне пишет книги и статьи о том времени, снимает сериалы и пытается судить тех, кто жил тогда, кто страдал, боролся и погибал. «Судите же по-человечески!» — призвал и нас Ф.Н. Плевако. Так давайте же услышим чистый и честный голос того, кого сравнивали с Царь-колоколом.
