Иногда кажется, что про донбасских ополченцев спорят, как про инопланетян. Словно их никто толком не видел – поэтому сочинять о них можно что угодно. Одни предпочитают думать, что ополченцев вообще не существует – это всё переодетый российский спецназ им. Кадырова. Другие уверены, что под покровом ночи террористом Стрелковым был сломан замок на местной зоне и оттуда вырвались на волю насильники, бандиты и мошенники, которые расхватали автоматы и пошли защищать родимую землю, на которой стояла их любимая тюрьма. Третьи, напротив, рисуют ополченцев в небесных тонах, наделяя их чертами, которые особенно симпатичны: «правые» патриоты уверены, что ополченцы – это националисты, «левые» уверены, что ополченцы – истинные коммунисты. В общем, чтоб снять все эти вопросы, надо больше общаться с самими ополченцами.
Во многом еще надо разбираться бережно и благодарно. Они ведь не сразу на войне родились – у них были родители, было детство, кто-то их воспитал – это все не случайно, правда?
Что-то должно важное произойти с человеком, если он оставляет свою такую прекрасную мирную жизнь и идет туда, где его ежедневно могут убить.
Мне посчастливилось видеть и знать добрую сотню добровольцев, воюющих в Донбассе, но мой собеседник – Ринат Есеналиев – в каком-то смысле, как мне кажется, показателен.
Он местный, но не украинец – таких много. Он молодой – а воюют сегодня, в большинстве своем, молодые. Он в ополчении почти с самого начала. И долгое время находился в самых горячих точках: последнее (но уже не первое) ранение Ринат получил в донецком аэропорту. Те, кто хоть сколько-нибудь следит за сводками с фронтов, понимают, что такое аэропорт.
И при всем этом он очень особенный и редкий тип человека – скоро сами убедитесь.
Начнем мы издалека и будем много говорить о том времени, из которого, нежданные, вышли со своими убеждениями эти пацаны, парни, мужики – новоросские ополченцы.
– Ринат, начнем с родословной. Откуда ты родом, кто твои родители?
– Родом из Донецка. Отец мой казах. Родился он в селе на самой границе с Казахстаном, в Волгоградской области. Сын офицера, до 15 лет был пастухом, чабан. Типичный советский двоечник. Много хулиганил, но и очень много читал, до сих пор любую книгу за один день прочитает. После армии у него было много бакланки и неудачный брак. Ну, отец и решил поехать к брату в Донецк. Там и остался. Обычный строитель, работяга, вспыльчивый и средне выпивающий. По жизни ему очень не везет с деньгами, хотя имя его – Сансизбай – переводится как «бесчисленно богат».
Мать – женщина с интересной родословной. Вообще она русская, но дед ее был немец, прадед соответственно – немецкий аристократ, директор конезавода. Мама женщина не обычная, очень красивая, очень начитанная, хоть и без высшего образования. Любое стихотворение Есенина может продолжить по памяти. Я у них ребенок довольно поздний. Им сейчас обоим уже по 60. Что-то я увлекся за родителей?
– Нет, это, напротив, очень важно. Ты вообще кем себя ощущаешь – украинцем, немцем, казахом?
– Хоть убей, считаю себя русским. Но русскость присутствует на уровне менталитета, душевного строя. А кровь – это да. Видишь лошадей и – какая-то тяга непонятная. Еще малым попробовал кумыс и помню этот вкус, жаль только у нас его вообще делать не умеют. Да и поведение мое во время экстремальных ситуаций объясняется, наверное, именно этой кровью. Дед по линии отца был из туленгитов, бабушка из адайцев. Читал про эти племена. Туленгиты, как я понял – верные, честные и бедные служители, телохранители ханов, а адайцы вообще плевали на всех, они самые воинственные. Про это задумываешься волей-неволей, потому что вроде ходишь, дурачишься, весь такой «за мир во всем мире». Но только начинается – тумблер в голове бац и всё, ты в бою. Потом, правда, удивляюсь, я это был или нет?..
– Где ты вырос? Кто тебя воспитывал?
– Вырос я в нормальном для пацана районе, с репутацией наихудшего, на Петровке. Было много драк, если честно, но для моего сверстника из 1960–1980 годов, это, думаю, в пределах нормы. Просто на районе было очень много понтов – особенно черных реперских: все хотели быть похожими на группу Wu-Tang Clan и черных парней из американских фильмов; ну и вообще старшие обижали младших и так далее. Из-за этих самых драк, как на улице, так и в школе мама в девять лет меня отвела на бокс. Сказала – вот тебе место для выплеска лишней энергии. Ну и с этого времени бокс был для меня основным занятием. Хотя, как ни странно, это был тот вид спорта, для которого я меньше всего подходил: по физическому развитию от других отставал очень сильно. Спасала только непонятная для меня самого злость и упрямство, с трудолюбием вперемешку. Получил в «табло», еще захотелось, проиграл соревнования, но опять туда прусь. Это тренеру, думаю, во мне и понравилось. Как он говорил: если я в нашем зале начну давать полноценные нагрузки, то в зале останется, наверное, только пол Есеналиева.
Ну вот так. Школа и тренировка. С какого-то момента на улице почти не гулял. Странноватый, конечно, был в общем понятии: девушек стеснялся, одно время даже увлекся вышивкой крестиком – нервы успокаивал. Много читал, любил историю, но по остальным предметам – чуть выше двоек. Водку и траву, как тогда, так и сейчас, не пробовал. Вообще ни разу. Тут, правда, все очень просто объясняется. Я не пил и прочее – потому что все это делали. А кто хочет быть как все?
В 19 лет получил травму плеча, и прощай спорт. Долго хотел вернуться, зарабатывал деньги на операцию. Где только не работал: на стройке, грузчиком на рынке, на конно-спортивной базе и так далее. Несмотря на учебу в «технаре», все равно без спорта было много времени. Я почитывал и до этого, но в то время литература еще больше заинтересовала. Любимые книги были «Спартак» Джованьоли, «Диво» Павла Загребельного, «Десять меченосцев» Ёсикавы. Ну, все книги мужских писателей: Хемингуэй, Джек Лондон, стандартный набор.
В историческом плане любимые темы – Запорожское казачество и УПА. Ну, про казачество понятно, объяснять не надо: там и романтики хоть отбавляй, и героев предостаточно. Литературы об этом завались, все-таки предмет «История Украины» был одним из основных.
Ну, а про УПА стал копать из любопытства. Учебники говорили одно: герои, освободители, а мое окружение из взрослых людей – совсем другое. А вдруг меня обманывают папы, мамы и тети? Вдруг это и вправду были борцы за свободу и справедливость, а не кровавые бандеровцы?
Пообщался с ветеранами, спрашивал мнение знакомых поляков. Попросил соответствующей литературы у местных историков... В общем, мне уже тогда стало понятно, для чего на Западной Украине создают таких героев. И как легко они купились на исторические лазейки! Они всегда кричали: Бандера тоже был в лагерях у немцев! Бандера с немцами ничего не подписывал! Они сражались как львы против всех!
Помню, тогда попала в руки книга Калашикова «Украина: крах проекта». Тогда она казалась мне сильно украинофобской: да, думал я, у нас в стране разногласия, но не всё ж так плохо, какая может быть война?
Но взгляды мои уже тогда левели и точно не из-за литературы. Вся эта современная элита была непонятна, интеллигенция казалась чужой: все они хаяли Советский Союз, многие стали ряжеными монархистами. Может, в моем случае сказалось влияние товарища Чернышевского, но я тогда уже думал, что в XIX веке были не только балы, гусарство и Наташи Ростовы.
Да и чего они так ненавидят СССР: я жил возле когда-то мощнейшего домостроительного комбината, который был разворован и закрыт в 1990-е. Мама мне рассказывала, как она на свою посредственную зарплату объездила весь Союз в туристических походах. Тренер говорил про нереальное развитие спорта в те времена. А отец всё ностальгировал по заводу. Да и весь район алкоголиков и смурных работяг состоял из некогда веселых и вполне уважаемых пролетариев. Ну и все эти рассказы происходили на фоне коррупции девяностых и «нулевых», в которых я жил.
– Политика тебя интересовала?
– Да кто в нее вникает толком в таком возрасте! Видишь какие-то сюжеты мельком по телевизору, вот и все: это же тебя напрямую не касается. Ну, один Майдан, ну, выборы, ну, Ющенко, ну, Янукович. Мое мнение по поводу всего этого не отличалось от мнения среднестатистического жителя моего города. Правда, тренер – духовный мой наставник в то время – был человек жесткий, старых полублатных понятий. Он ненавидел всех ахметовых, януковичей, всю их свиту. Говорил, что у них нет понятий вовсе.
Собственно, я в этом сам убедился, работая на той самой конно-спортивной базе, где размещалась и резиденция одного депутата – Дмитрия Черткова, по кличке Черт. Я там охранником был. Репутация Черта была известна каждому жителю Петровки. Но все-таки, когда я, спортсмен-неудачник, стоял у него на воротах, мне своими глазами приходилось видеть, как глава того же Петровского района дрожит, заикается и выслушивает весь матерный поток из уст Черткова. К нему заезжали на отчет прокуроры и менты: прямо по форме. То, что у него, помимо заводов, была доля от всего, что стояло на Петровке, – это все знали. И все это было на фоне дорогих машин, дорогих лошадей, бабья…
Не знаю, как политические, но какие-то взгляды, думаю, у меня формировались.
– Когда начался Майдан, ты где был, чем занимался?
– На фруктовом складе грузчиком работал. Думал про Майдан: обойдется. В марте застал начало протестов в Одессе: я там заочно учился и на сессию приехал. Когда мне говорят, что Одесса сделала свой выбор – я просто посылаю этих людей. Потому что видел, кто на эти Украинские марши ходил.
Рассказываю: в Одессе есть пара очень хороших вузов, в которые едет учиться молодежь из Западной и, еще чаще, из Центральной Украины. Именно они всю движуху и создавали. Плюс заезжие гастролеры: хунвейбины и гитлерюгенд чистой воды, только украинской закваски! Без них никуда.
Еле себя сдерживал, когда их шествия проходили прямо под моим балконом на Французском бульваре. Уже вернувшись домой, видел по интернету, как наши пацаны разгоняли сторонников Майдана. Тогда еще ни одного флага ДНР видно не было.
Заметьте разницу в жестокости. При донецкой расправе, когда наших было больше, а их только два автобуса – у них погиб один человек. Я не говорю «только лишь один» – и один много, но могло быть хуже. Люди не давали забивать гастролеров до смерти, поднимали, отряхивали и отпускали.
В наших местах поддерживали Майдан только предприниматели. Янык же к тому времени просто с ума сошел: обложил всех предпринимателей жесткими налогами, эсбэушники выполняли функцию вымогателей: у них реально была своя база плательщиков, соскочить было невозможно. Зачем им столько денег надо было – до сих пор понять не могу!
Это, кстати, самый сильный аргумент в споре с людьми с Донбасса, когда им говорят: «Что ж вы жалуетесь, когда в Раде большая часть была из Донецка? Как это вас никто не слышал?»
Что правда, то правда. У многих на устах была эта злополучная фраза: «Да, бандиты, но хоть свои». Только они нас за своих не считали.
Я знаю, что Ахметов построил «Донбасс Арену». А Чертков – парк на Петровке. А Колесников – хоккейный клуб «Донбасс» создал. Но это все было похоже на систему кнута и пряника. Причем кнутов было гораздо больше. И лишь когда уже терпение подходило к концу, появлялся тот самый пряник в виде парков, стадионов и прочего. Скажи мне, почему они оборудование на шахтах не обновляли? Новые рабочие места не создавали? Нет, им лучше было нового футболиста купить, или лошадь.
Говорят, один из министров – Клименко – тоже был из донецкого клана. Я у Клименко с отцом на Кончей Заспе в Киеве – это район особняков – дом строил и церковь для мажоров, так сказать, собственную. У этого Клименко в одной из дач стояла золотая лопата и статуэтка из драгоценного металла в виде его самого, любимого. Как сейчас помню эту статуэтку: он в генеральском кителе, ногой на Конституции Украины. А когда открываешь одну часть кителя, видишь золотое сердце, то есть, реально маленькое сердечко из золота. Машина у него была «Aston Martin». Две таечки для массажа. Нашу бригаду выгнал, хотел, чтоб ему дом именно итальянцы построили. Как тут взглядам не полеветь?
Именно поэтому некоторые в Донецке обрадовались Майдану в Киеве. Даже мой тренер. Он думал, что приедут честные ребята из Киева и сметут Рината, Яныка, и все будет чин по чину. Но я Майдан принять не мог. Видно же было, с какими флагами они на эти майданы выходят и какие кричалки орут, и кто за ними стоит, тоже было ясно. Те же самые олигархи, что и здесь – какая разница-то?
– Что стало окончательной причиной, чтоб ты пошел в ополченцы?
– Как и на многих повлияло 2 мая. Я знал сотни настоящих отморозков из Донецка. Но я никогда не поверю, что они так смогли бы бесноваться и так гордиться тем же кошмаром, что устроили эти в Одессе. Это выше моего понимания! Девочки, делающие коктейли, и девочки, равнодушно смотрящие на обгорелых людей, – думаю, у многих это засело в памяти. А когда останавливали пожарную машину там, помнишь? Так и хочется крикнуть во всю глотку: как?! Как они могли это сделать? Тут ни одни аргументы не помогают.
Знаешь, если бы вместе с нами ужаснулась Западная и Центральная Украина и они обвинили бы сами себя за перебор – мне, правда, кажется, что всё можно было замять.
Но об этом случае промолчали все медийные личности! Где этот дерьмовый Вакурчук, певец из «Океана Эльзи», который беседовал о единстве с донецкими студентами? Куда он делся сразу? А Михолок, интересно, сильно гордился своими «воинами света» и в этот раз?
Все сделали вид, что этого не было: это же не «небесная сотня»!
В Донецке тогда началась своя волна. У людей был пример Крыма и чего греха таить – многие надеялись на тот же вариант. А кто не надеялся – просто понял, с кем он жил в одной стране эти двадцать с лишним лет.
Когда бои в Славянске пошли полным ходом – был очень важный момент: абсолютное большинство местных поддержали восставших.
Я понял, что мое время настало, когда уже не мог спать по ночам. И все аргументы закончились – что это братоубийственная война! – или: мы лишь марионетки! – или: убить человека – страшный грех! Всё это так, но моих земляков убивали люди, которые, судя по всему, эти аргументы даже не рассматривали, им же все понятно. У них же никаких сомнений: «Слава Украине, смерть ворогам!»
– Родителям сказал?
– Ничего не говорил: знал, что не пустят. Какие нормальные родители пустят? Оставил записку: «Ушел в ополчение, в Славянск не поеду, буду в Донецке, позвоню через 2 дня, когда успокоитесь». Через два дня они успокоились, и я им позвонил. Они, пусть не сразу, но все поняли.
В «Дон ОГА» я был 3 дня. Встретил там одного командира, он был чеченец наполовину. Поговорил с ним. Он спросил: пойдешь к нам?
Вот так я оказался в ополчении.
...Что-то у меня риторика какая-то, вроде я такой весь правильный и я не виноват, приторно как-то звучит. Но, блин, это правда.
– Я тоже так думаю. Что там дальше было?
– С середины мая до конца июня я был в подразделении, которое базировалось в Донецке. Командиром был Мансур. Бегал по родному Донецку с автоматом с двумя рожками и в спортивном костюме – не было ни формы, ни б/к. Хотя обучали там неплохо.
Потом перебрался в Иловайск. Там были пацаны, которые вышли из Славянска, – с дисциплиной у них поначалу обстояли дела не очень... Но потом там главным стал Гиви, и всё сразу наладилось.
Нас в роте было не больше ста человек. Ну, и мы были теми, кто, собственно, этот город держал. Хронологию боев все следившие за ситуацией знают.
Позже мы уже стали батальоном «Сомали», в котором я и был до последнего времени.
– У тебя, знаю, было несколько ранений. Как и когда ты их получил?
– Не очень приятно об этом говорить, меня уже упрекали на этот счет, типа нашелся герой. Я как-то по дурости дал интервью – потом много из-за этого выслушивал. Действительно, таких как я полно. Но раз спросили, сейчас буду рассказывать, как корабли бороздят Большой театр.
Ну да, у меня четыре ранения. Первое было в Иловайске, я тогда впервые работал из РПГ. Дурак был – слов нет. Мне тогда кто-то сказал, что обычная осколочная морковка на РПГ – это страшный прожигающий снаряд. Ну, я и поверил. Мы мост держали. И когда на нас пошел БТР – я и выстрелил. Но он, естественно, только на секунду остановился и опять пошел. Потом я взял в руки термобар и отправился на ту же позицию, пацаны меня, как они потом рассказывали, даже перекрестили: думали, что это самоубийство. А я, если честно, от выплеска адреналина даже не понимал, что нельзя два раза стрелять с одной и той же позиции, но там трасса была – другую позицию и не найти. В общем, лупанул славно, на два часа их атаку задержал. Сразу после своего выстрела услышал звук их ПКВТ. Пацана, который меня, так сказать, прикрывал, серьезно ранило в задницу, а я себя щупаю – вроде все только по касательной: они разрывным работали, на свои дырки в одежде потом смотрел и удивлялся – многое прошло просто в миллиметре от тела. Короче, ничего серьезного впопыхах на себе не заметил.
В первый день серьезных боев жарко было, за день, наверное, выстрелов двадцать я из шайтан-трубы сделал. Контузило слегка после работы танков. В те дни впервые на моих руках ополченец погиб, он местный был, двое детей у него осталось. Но потом один из осколков в груди у меня загнил, я с ним три дня бегал, и мне его в Харцызске доставали.
Достали – я сразу обратно. Уже второй штурм готовился. Мы держали блокпост «Церковь». Под конец дня нас уже на этом перекрестке глушили с четырех сторон. Десять человек «трехсотых» у нас было, раненых вывозили с боем. Очень хорошо проявил себя командир взвода Кисель. Будь на то время я старшим – возможно, и струхнул бы.
Конечно, помню момент, как Шустрый из мотороловских шел к нам на блокпост с флагом Новороссии. Наверное, то один из самых счастливых моментов в моей жизни. Представляешь, это ты не деньги выиграл, не с красивой девчонкой переспал и даже не взял очень важный турнир по боксу. Это что-то большее: НАШИ ПРИШЛИ.
Ну и когда мотороловские продолжили зачистку и стали окружать укров, на наш блокпост опять пошла их штурмовая группа. Я как всегда с РПГ чистил зеленку. И мне прилетело из АГС в спину...
Насчет раненых – это вообще отдельная история.
Тому же Киселю в Иловайске чуть ли не наживую нос зашивали. А Жук выпивал и ножом сам себе осколки доставал...
После был донецкий аэропорт и при штурме нового терминала мне или пулемет или что-то снайперское в плечо сработало, мяса оттяпали чуть ли не с кулак. И, сука, угодили прямо в мое травмированное плечо.
Но аэропорт – это вообще мясорубка. И все их рассказы про киборгов умиляют. У них потерь было уж точно не меньше, чем у нас. Но им нужно было как-то реабилитироваться после Иловайска. Вот мы и получаем сведения о том, что в аэропорту то всю «Альфу» перестреляют, то полсостава «Вымпела» убьют...
От пулевого я быстро вычухался, за две недели: спасибо хирургу из ОЦКБ.
Вернулся опять на позиции, чуть больше недельки повоевал и, как говорится: снова здравствуйте.
Как было: мы стояли на «пожарке» в аэропорту. По нам танк сработал.
Видео этого боя попало в интернет, и в госпитале я занимался садомазохизмом: читал в комментариях о том, какие мы дебилы и как правильно надо воевать. Ну извиняйте – такой уж русский спецназ...
После того, как меня увезли, на этой позиции и вправду произошла одна досадная ошибка, стоившая человеческих жизней... но это уже другая история.
Вот, собственно, и все.
После последнего ранения уже больше двух месяцев на «больничке». Когда вытаскивали осколок из ноги – задели нерв, он долго восстанавливается, теперь особо не побегаешь. Многие из близких друзей теперь инвалиды.
Мне очень важно, чтоб дела раненых теперь не погрязли в бюрократии. Это сейчас начали появляться военные билеты и удостоверения. А что делать пацанам, которые еще в самом начале ушли по ранению на гражданку? Как бы не получилось потом, что хрен докажешь, что ты воевал.
– После каждого ранения ты в строй возвращался. Мало того, на передовую – «на передок», как у вас говорят. Что тебя заставляло это делать?
– Сам не знаю почему. Так судьба сложилась. Меня ж никто не хватал за руку и не говорил: Ринат Сансизбаевич, просим, станьте министром ДНР. А я им – нет, только «на передок».
Если судьба толкала меня, чтоб я угодил в самую задницу, – значит, так надо было. Вообще же, всегда помогало сравнение с людьми Отечественной войны. Теперь я понимаю, что мы их ногтя не стоим. Они были сильней.
Хотя эта война дала мне надежду, что здесь появится хотя бы одна большая личность, которая в будущем все сможет изменить здесь.
– Ринат, расскажи про состав ополчения. Ходит много слухов, что чуть ли не большинство из России. Отдельно нужно сказать про кавказцев – украинскую сторону особенно тревожат чеченские наемники. Что там вообще с этническим составом, кто воюет-то?
– Приезжих процентов двадцать, возможно, чуть больше или чуть меньше. Очень редко попадаются люди с боевым опытом – в основном все обычные доброходы. Если с украинской территории ополченцы – то больше всего ребят, как ни странно, именно с Одессы. Хотя есть украинцы даже из Центральной и Западной части.
Кавказцев, наверное, столько же по количеству, как и ребят с той территории Украины, которая пока еще контролируется Киевом.
Конкретно про чеченцев – несмотря на то, что первый мой командир был наполовину чеченец, больше ребят из Чечни, а уж тем более кадыровцев, я сам не встречал, а с чужих слов стараюсь не говорить.
Видел дагестанцев, армян, словаков, одного чеха. Видел двоих казахов. Есть узбеки и татары, но чаще всего они наши, местные.
– А возраст ополченцев какой? Какой у них, что называется, социальный статус? Кто они?
– Про пацанов-ополченцев я могу говорить бесконечно и уж точно с бо¢льшим удовольствием, чем про себя.
Сначала, например, в Славянске большая часть была взрослых мужиков за сорок. Теперь молодежи намного больше. Самые взрослые? Ну, за 60 встречал. Помню, в Иловайске дед погиб – он пришел вместе с внуком, которому было 13. В бой внука, понятное дело, никто не пускал, но малыш был боевой и сильно переживал, когда деда убили.
Видел восемнадцати-девятнадцатилетних реально геройских пацанов.
Из молодых и смелых – в основном все уличные. А вот среди более взрослых кого только нет. Помимо работяг, шахтеров видел бывшего вполне успешного музыканта. Предпринимателей, а иногда и успешных предпринимателей, как ни удивительно, довольно много.
Погибший Артёмка Кислый был обычным современным веселым пацаном, любил читать репчину и футбол. Мой друг белорус – пусть он меня простит – вообще больше на такого себе современного хипстера похож. Скептик и любитель всего неформального.
Был мужик с семью детьми.
Циркача-акробата помню, учил с РПГ стрелять, смелый парень был, в Иловайске погиб.
Есть ребята, у которых срок. В основном ведут себя очень достойно. Иногда случается, что их много в одном подразделении, иногда – вообще нет. Помню, когда стояли под Нижней Крынкой, в моем отделении из двенадцати человек только еще один парень, кроме меня, был без отсидки. Когда они раздевались на солнышке, это было что-то вроде выставки любителей татуажа. Но, как ни странно, с дисциплиной было все в порядке, никто не брал лишнюю сигарету или лишний кусок хлеба. А если и брал, ополченец Дед слегка мурчащей интонацией спрашивал: «Что за мышиная движуха в нашем коллективе? Если кто не признается – в следующий раз всё будет жестко!».
Раньше, наверное, было побольше, так сказать, подрасстрельных людей, которые хоть и нарушали дисциплину, но воевали геройски. А сейчас мало с кем церемонятся и на заслуги не смотрят: армия, значит армия.
...А очень и очень многие быстро съехали отсюда. Какие все были важные и сильные поначалу: прямо хозяева Донецка. Большая часть, кстати, из ментов. Сейчас часть из них вернулась – и стоят в очереди с большими мордами и поджатым хвостом в надежде получить хоть какое-нибудь место, но лишь бы в структурах. Надеются, наверное, что все будет, как раньше. Но на Донбассе после войны много всяких перемен произойдет. Как говорит мой дружаня Слон: «Если второго августа после войны какая-нибудь сука будет кричать и бить себя в грудь, что он вэдэвэшник, но при этом он не воевал – я его прямо в фонтане утоплю».
Так что как-то так.
– Как относятся к Путину в среде ополченцев? Считают ли, что Россия «слила»?
– K Путину относятся хорошо. Если и появляются упаднические разговоры, в сторону Путина они редко направлены, в основном на местное правительство. Слив не слив – это дело такое: за минувший почти уже год чего только не думали. Но, как ни странно, народ потом понял, что почем, и закусил удила.
Знаю я аргументы интеллектуалов с той стороны: «Вы предали свое государство, хотели втихую отделиться, как Крым – а вам вскормили теорию Новороссии и принесли в ваш дом войну». Пусть и эти люди в задницу идут: может, теорию нам и вскормили, но мы были не против. А вы хлебайте свое бандеровское пойло.
Наверное, российские либералы скажут: вас поссорили, надо было обняться, и помириться. Может, и надо было. Но ребята с битами в наших городах – мы это заметили, передачи на украинском центральном ТВ, в которых говорится о нашей ущербности и дотационности – тоже посмотрели, и это еще до приезда бронетехники, которая давила мирных людей.
И это все мало было похоже на объятия. А тут особый край: замирить нас легко, но на агрессию мы реагируем с еще большей агрессией.
Хотя, конечно, обидно, что весь удар пришелся именно на нас. Особенно обидно, когда крымчане говорят о своей особенности или о больших трудностях, так сказать, переезда!
– А про украинскую сторону что скажешь? Что ты о них думаешь?
– Значительная часть там действительно русских по сути, но одураченных людей. Про остальных не знаю. Мы и правда с ними на разных полюсах.
Читал давно мемуары немецкого солдата. Он вернулся из английского плена в Берлин и говорил: немцы проиграли потому, что предали идеи Гитлера. Так вот, мне кажется и здесь та же история: они нас не поймут и не простят никогда. Чтобы нам с ними мирно жить, нужна только настоящая победа. Да, это ужасно – победа над некогда своими, но по-другому никак. Когда они получат то, что получат – лишь тогда пойдет процесс на сближение. Да, они нас станут ненавидеть еще больше, но уже втихую, из-под лавки.
Тогда наши миролюбы, которые приедут в Донецк из Крыма и Киева, те самые люди, что пережили больше всех душевных потрясений и так много писали об этом в соцсетях, – они начнут извиняться за нас и за нашу победу, или от нас этого требовать. Русские люди вообще походу любят извиняться за свои победы.
– А ты? Лично ты? Что ты думаешь? Мириться надо?
– Я ни с кем мириться не буду. А всех «мирил» провожу на могилку к пацанам. Да, я обозлился. Моего сослуживца, после долгих побоев, застрелили и бросили в кусты. А второго наряжали в женское платье и подвешивали на петле, не раз. У нас такого обращения с пленными не было, ну побили раз плотно, а потом максимум заставляли прыгать и орать их сокровенное: кто не скачет, тот...
Да и бабушку, которая к нам выскочила из одного дома, причитая, что укры к ней в дом попали – а на ней халат дымился, – мне не забыть. И мужика помню, пришедшего пьяным с годовалым ребенком на наш блокпост, после того, как его жену разорвало после первого полета «сушек» над Иловайском. И девчонок изнасилованных. И детей убитых в Донецке на футбольном поле. А они, суки наглые, все поют себе любимую песню про распятых мальчиков...
– Прогнозы есть у тебя какие-то?
– Нас точно еще ждет веселье.
Многое я понял еще во время первого штурма Иловайска, когда люди, которые находятся рядом с тобой, на глазах превращаются в былинных персонажей. Не все, конечно, – но самых смелых хватает для нужного сопротивления, и чтоб ободрить других.
В какого бы чудака и мизантропа жизнь меня ни превратила, в чулане памяти останутся моменты настоящего героизма на войне.
В том же Иловайске девчонки – поварихи и медички – всего с тремя мужиками-бойцами, держали оборону бригадного дома и на крики укров «Сучки, сдавайтесь!» отвечали: «Донбасс не сдается!» – и кидали в них гранаты через окно.
И как мы стояли на блокпосту, когда нас глушили со всех сторон, у нас уже почти не было б/к, и не было связи – и командир принял решение держаться до того момента, пока не останется по рожку патронов, и лишь в этом случае отходить. И мы тогда благодаря его стойкости все сделали правильно.
А Гиви, не спавший неделями и посыпавший укров из всего тяжелого?
Да всё, что творилось тогда рядом с нами и на других направлениях, показало мне, что, со всеми нашими ужасными ошибками, мы умеем воевать.
В чисто военном плане мне очень интересно, как та сторона будет держать позиции, если мы пойдем реально вперед? Поверь мне, они в своем большинстве не могут так сидеть под артобстрелами, как мы привыкли. У меня был, так сказать, один псевдобой, когда после получасовой работы артиллерии мы пошли зачищать их позиции. Там уже никого не было: они взорвали мост и удрали.
Представляю их жуть, когда они, например, увидят танк. Это нам уже не привыкать палить «коробки» из чего попало. Мы можем лежать в кустах с РПН-7, пусть и изрядно обосравшись, и ждать танк, зная, что за плечами твой конкретный дом. А вот их мотивации я не знаю, где они их будут искать.
Поэтому даже если представить самый нереальный вариант, при котором у ополченцев не осталось ничего, кроме стрелкового оружия, я все равно не поверю в захват и поражение Донбасса. Просто все будет еще ужасней и кровавей – с ужасными городскими боями.
В полный военный захват, думаю, и сами укры не верят. Единственный их шанс – купить верха, чтоб всё было по-старому, только мы при этом будем надевать георгиевские ленточки на 9 Мая и говорить на русском свободно.
Но... будем верить в лучшее.
– Так ты веришь или хочешь верить?
– После событий в донецком аэропорту, где меня ранили, настроение сложное, признаюсь. Было очень тяжело смотреть на недавнюю передачу подарков украинским военным. Я не против политических хитростей и понимаю, что идет целенаправленная игра в хороших (хотя больше подходит слово «терпил»), но это все равно какой-то кошмар. Я лично перекрывал взлетку, чтоб им снаряды и еда не подвозились. После того, как меня ранили и увезли, на этой же позиции были и «двухсотые» и «трехсотые».
И теперь, прикинь, как весело видеть такое? Не очень, конечно, правильная фраза, но сложно не спросить: что сказали бы погибшие?
Сейчас есть пацаны, особенно среди русских доброходов, кто, разочаровавшись в такой войне, уходят. Но тем же парням из России и других стран – им есть куда возвращаться. А мы хоть разочаровывайся, хоть нет, – это наш дом. И мы никуда не уйдем.
