Нельзя сказать, что официальное признание терактом катастрофы российского самолета на Синае явилось неожиданностью. О том, что версия «внешнего воздействия» на авиалайнер рассматривается как одна из вероятных, и представители следственных органов, и эксперты говорили с первого дня трагедии.
А уж после 6 ноября, когда – как раз после телефонного разговора Владимира Путина с Дэвидом Кэмероном – неожиданно были остановлены полеты в Египет, у многих не осталось никаких сомнений. Как иначе можно было объяснить столь кардинальные меры – и, по сути, эвакуацию десятков тысяч россиян из Египта? Не надо быть специалистом, чтобы прийти к очевидному выводу: если людей эвакуируют, да еще отдельно вывозят багаж, значит, речь идет о взрыве на борту.
Однако еще десять дней после 6 ноября россиян на самом высоком уровне убеждали: доподлинно ничего неизвестно. О том, что «ни одна версия по-прежнему не отбрасывается», говорили премьер Медведев, вице-премьер Дворкович, глава ФСБ Бортников. Последний раз эту фразу произнес президентский пресс-секретарь Песков буквально накануне – 16 ноября. Он отметил, что нужно быть последовательными и ждать официальных результатов расследования. И ждать, видимо, придется долго, недвусмысленно дал понять глава кремлевской администрации Сергей Иванов. Всего несколько дней назад он выразил серьезные сомнения, что причины крушения назовут до конца нынешнего года. То ли заблуждался сам, то ли вводил в заблуждение общество… Во всяком случае, посчитал нужным эти слова произнести.
Между тем эксперты, как российские, так и египетские, неоднократно повторяли: никаких следов взрывчатых веществ, посторонних предметов, других материальных свидетельств взрыва не найдено. А по расшифровкам самописцев можно судить только о том, что катастрофа произошла мгновенно. Но раз все так неопределенно, почему же закрыли небо – и не только Россия, но и ряд других государств прекращают полеты и вывозят из Египта туристов? Вопросы повисали в воздухе. Странности и умолчания лишь множили слухи.
И вот еще один характерный момент: 16 ноября (за день до громких заявлений о взрыве самолета) замглавы МИД России по вопросам противодействия терроризму Олег Сыромолотов сообщил: Великобритания и США так и не представили России факты, доказывающие, что авиакатастрофа в Египте была терактом.
Россиянам только и оставалось, что гадать на кофейной гуще. Согласно опросу, проведенному ВЦИОМ через две недели после крушения, 43% участников склонялись к версии о теракте, 35% полагали, что трагедия произошла в связи с технической неисправностью, 3% в качестве причины называли ошибку пилота.
Понятно, что большинством голосов такие вопросы не решаются, а обществу требуется ответ – прежде всего для того, чтобы адекватно реагировать на реальные угрозы. Однако вскоре после трагедии стало понятно: вокруг гибели рейса KGL 9268 Шарм-аль-Шейх – Санкт-Петербург идет некая политическая возня. Россиянам не хотят или не могут объяснить, что случилось. И вовсе не потому, что эксперты еще не определились.
Российские власти, казалось, намерено напускали туману. Судя по всему, выгоднее всего им была именно неопределенность. Действительно, склонишься к технической версии – неизбежны обвинения в развале отечественного авиапрома и государственной системы авиаперевозок. Версия теракта повлечет за собой спекуляции на сирийской теме. Запад, которому так не нравится российская операция в Сирии против исламистов, неизбежно начнет играть на теме «месть радикалов как платы за агрессию». Да еще будет подразумеваться, что месть-де не такая уж не оправданная, сами, мол, виноваты – посмели выступить в защиту своих геополитических интересов.
Последовательны были только представители «Когалымавиа», которые с момента катастрофы настаивали исключительно на «внешнем воздействии». Оно и понятно: в таком случае с компании нет никакого спроса: ни за авиапарк, находящийся в плачевном состоянии, ни за экономию на безопасности.
Сначала определенную последовательность проявлял и официальный Каир. И министр гражданской авиации Хусам Камаль, и президент Ас-Сиси настаивали: нет доказательств, что произошел взрыв или самолет обстрелян с земли. Однако после разговора Путина и Кэмерона у египтян, даже вопреки собственным интересам, последовательности поубавилось. Хотя никаких фактов, которые могли бы свидетельствовать о взрыве, так и не появилось.
А россиян до вчерашнего дня уверяли: доподлинно ничего неизвестно, никаких новых фактов и обстоятельств не заявлено ни ФСБ, ни МИДом, ни у кремлевской администрацией, ни Министерством транспорта и в целом правительством. Но в понедельник, находясь на встрече G20, президент Путин вдруг сообщил: о результатах расследования объявят в ближайшее время.
И вот они объявлены. Но опять-таки без каких-либо внятных доказательств. Только голословные заявления об обнаруженных следах взрывчатого вещества. При этом еще вчера таких следов вроде бы и не было. И почему же об этом ничего неизвестно египетским экспертам, которые, как заверяют руководители России, очень тесно сотрудничают с российской стороной?
Видимо, произошло нечто, крайне ускорившее расследование. И в отличие от тайны телефонной беседы Кэмерона с Путиным, понятно – что. Террористическая атака на Париж, в которой обвиняют ИГИЛ. После терактов во Франции спекуляции на тему неуместности нашей операции в Сирии и попытка запугать Россию местью исламистов – больше неактуальны. Напротив, теперь эту операцию Запад попытается использовать в своих целях. А Россия вновь может почувствовать себя в составе так называемого цивилизованного мира. Причастности к нему в последнее время очень не хватает некоторым российским руководителям. По крайней мере на главной повестке дня кремлевской политики вновь совместная борьба с «международным терроризмом», который Запад и сеет по всему миру!
Что, в такой ситуации версия о террористическом акте на Синае для российских властей стала выгодной? Вот только нет доверия к запоздалому на две с лишним недели пафосу с соболезнованиями, призывами к объединению и угрозами покарать преступников. Эти слова были бы уместны сразу после катастрофы – как предупреждение возможным террористам. Для таких речей французский президент, например, не стал ждать трехнедельного срока. Сейчас же грозные заявления выглядят проявлением неких замыслов, а причина гибели 224 человек определяется не фактами и доказательствами, не заботой о безопасности общества, а политической целесообразностью и намерением вписаться в «западный тренд».
Екатерина ПОЛЬГУЕВА
