Есть такая восточная притча. Один падишах объявил, что подарит три мешка золота тому мудрецу, кто научит его ишака говорить. Но с условием, что если это ему не удастся, то незадачливому учителю отрубят голову. Известный шутник Ходжа Насреддин тут же вызвался выучить ишака и сказал лишь, что ему понадобится для этого 15 лет и чтобы ему заплатили вперед. Падишах согласился, весьма довольный, Ходжа погрузил золото на ишака и пошел домой. Когда же по дороге его обступили люди и стали спрашивать: почему он согласился на верную смерть, пусть и через 15 лет, Ходжа ответил: «Эх! 15 лет – срок долгий! Через 15 лет или я умру, или ишак, или падишах!»
Эта притча вспомнилась мне, когда разразился скандал со знаменитой президентской программой 5/100…
В 2012 году президент Российской Федерации В.В. Путин подписал один любопытный указ. Назывался он скучно и длинно, как и полагается бюрократическому документу: Указ Президента РФ от 7 мая 2012 г. №599 «О мерах по реализации государственной политики в области образования и науки». Однако содержание его было интереснее, и именно оно положило начало той истории, которая закончилась упомянутым скандалом. В указе, помимо прочего, говорилось следующее: «В целях дальнейшего совершенствования государственной политики в области образования и науки и подготовки квалифицированных специалистов с учетом требований инновационной экономики постановляю:
«…Правительству Российской Федерации:
...обеспечить достижение следующих показателей в области образования:
вхождение к 2020 году не менее пяти российских университетов в первую сотню ведущих мировых университетов согласно мировому рейтингу университетов…»
В переводе с бюрократического языка на общедоступный это значит, что президент Российской Федерации решил покончить с таким положением дел, когда вверенные Минобразования университеты оказываются, как правило, в самом низу таблиц рейтингов международных университетов, и отдал приказ правительству РФ предпринять соответствующие действия – сделать так, чтоб к 2020 году хотя бы 5 российских университетов попали в первую сотню мировых рейтингов университетов. Не совсем понятно: почему именно 5, а не 3 или 7, и почему именно к 2020-му. Но с президентами в Российской Федерации спорить не принято. Так, с его легкой руки эта программа и получила название 5/100.
Уже в следующем, 2013 году правительство предприняло ожидаемые от него действия. Оно объявило конкурс и создало международную комиссию для того, чтобы выбрать вузы-претенденты. В комиссию вошли, помимо прочих, министр образования и науки Дмитрий Ливанов – как тот, кто лучше всех знает российские университеты, глава Сбербанка Герман Греф – как тот, кто будет выделять деньги на развитие, и президент университетского колледжа Лондона Малкольм Грант – как тот, кто знает, что такое международные рейтинги. Комиссия выбрала из 56 заявок 15 российских вузов, которым и выделили субсидии для выполнения задачи, поставленной в указе президента. Среди победителей оказались 4 московских вуза, 3 петербургских, остальные провинциальные, среди которых 3 – федеральные университеты (Елена Мухаметшина «Вузам раздали на рейтинги». «Газета.Ru» 09.07.2013.) Любопытно, что в список не попал самый успешный российский университет – МГУ, который в 2010-м, по данным авторитетного Шанхайского рейтинга, уже и так занимал 74-е место и имел, таким образом, наивысшие шансы на первые места, но зато попали родной вуз министра Ливанова МИСиС и, конечно, ВШЭ. Впрочем, критерии, по которым производила выбор комиссия – тема отдельного большого разговора.
Вернемся к существу дела. Каждому вузу-победителю было обещано по 600 миллионов рублей, с тем чтобы 10 университетов из списка к 2020 году попали в список 200 лучших университетов мира, а 5 – в первую сотню. 600 миллионов, впрочем, оказались лишь стартовой цифрой. За 2013–2015 годы этим вузам было выделено в общей сложности 31,5 миллиарда рублей (а в период с 2016-го по 2020-й планировалось выделить еще 14,5 миллиардов).
И вдруг в 2016 году Счетная палата выступила с сенсационным заявлением: президентская программа 5/100 на грани срыва («Счетная палата жестко раскритиковала Минобрнауки…» / «Накануне.Ru» 14.01.206). Несмотря на постоянно растущее субсидирование, российские университеты, выбранные международной комиссией, так и не продвинулись вверх в международных рейтингах за 2013–2015 годы. Кроме того, выяснилось, что, вопреки утвержденным на самом верху сметам, и субсидирование велось крайне неравномерно: 5 вузам субсидия была завышена, а 9 остальным занижена. Но самое главное: обнаружилось, что выделенные средства расходуются не по назначению. 60% многомиллиардных субсидий ушло на заработную плату, что шло в разрез с требованиями министерства, которое выработало программы развития вузов и ждало действий в строгом соответствии с программами… В частности, предполагалось, что вузы будут расширять свою материальную базу, обновлять библиотеки, создавать новые лаборатории, налаживать международные связи, приглашать иностранных преподавателей … а вместо этого деньги большей частью были банально проедены... Короче, как выражался один наш известный политик, «получилось как всегда»…
Записные провластные публицисты из газет и с телеканалов стали, как водится, проклинать руководителей вузов, которые «из-за своей жадности» чуть не сорвали осуществление «мудрой программы президента». Но по-моему скромному мнению, руководство вузов поступило единственно возможным в этой ситуации образом. Поступи оно иначе, оно уподобилось бы Ходже Насреддину, который на полученное золото стал бы накупать для ишака пособия по лингвистике… В отличие от высшего руководства страны, руководители вузов знают ситуацию в нашем высшем образовании, как говорится, изнутри. Поэтому они прекрасно понимают, что перед нами не что иное, как очередная странная прихоть начальства. Попадание в высшие строчки международного рейтинга для российских вузов цель не просто неисполнимая (если, конечно, не будут созданы новые рейтинги, специально заточенные для лидерства российских университетов), но и бессмысленная. Постараюсь объясниться.
Опорной конструкцией западной системы является научно-исследовательский университет, который восходит к немецкой модели исследовательского университета, созданной Вильгельмом фон Гумбольдтом. Он представляет собой не только образовательное, но и научное учреждение, где преподают не просто педагоги, а действующие ученые, делящиеся результатами своих разработок со студентами, обучающие их методологии научного исследования, заражающие их духом здорового критицизма, свойственного свободному исследователю. Все ведущие глобальные университеты, находящиеся в первой сотне международных рейтингов, – Массачусетский технологический, Гарвард, Принстон, Йель, Оксфорд, Кембридж – это научно-исследовательские университеты. Государственной структуры, подобной нашей Академии наук, в Америке нет (конечно, Академии наук там есть, и даже множество, но это негосударственные «профсоюзы ученых» – ведущие научные разработки ведутся не в их рамках, а в рамках университетов).
При этом западные университеты и колледжи открыты для студентов и преподавателей со всего мира. Недаром же они называются глобальными, то есть мировыми университетами. В них учатся и китайцы, и японцы, и русские. Преподают также лучшие ученые из Европы, Азии, Африки. Есть даже такой анекдот: американский университет – это место, где бывшие российские физики и математики учат китайцев и индусов.
Именно поэтому в основу международных рейтингов заложены главным образом два критерия – научная активность преподавателей и процент иностранных преподавателей и студентов от общего количества. Чем больше у преподавателей университета публикаций в ведущих, англоязычных, западных научных изданиях, чем больше в университете учится студентов из разных стран мира, чем больше «гостевых преподавателей» – тем выше стоит университет в таблице рейтингов.
Российская система высшего образования принципиальным образом отличается от западной. Еще при зарождение российской вузовской системы образовательная и научная деятельность у нас фактически были разделены. Если немецкая модель университета возникла в результате слияния Берлинской академии наук с Берлинским университетом, у нас по указу Александра I университеты, которые Петр первый мечтал видеть в качестве подразделений Академии, были отобраны у Академии наук и переданы в ведение Министерства просвещения. С тех пор сложилась традиция, согласно которой в России и до революции, и в советские времена, и сейчас наукой преимущественно занимаются работники Академии наук, а вузовские преподаватели в основном заняты преподаванием. Конечно, и в императорских университетах, и в советских, и постсоветских вузах были и есть отдельные крупные ученые, которые в промежутках между занятиями по личному почину не формально, а по-настоящему занимались и занимаются научными изысканиями. Но никогда кафедры наших вузов не были настоящими научными коллективами, которые на манер лабораторий или отделов академических институтов осуществляли бы сообща разработки одной и той же научной темы (хотя по документам – от уставов вузов до отчетов кафедр – так дело и обстоит).
Сама организация труда российских преподавателей просто не оставляет времени для полноценной научной работы, и если отдельные ученые умудряются ее не забросить, то вопреки основной работе в вузе. Российский преподаватель всегда работал и работает гораздо больше западного. Если для профессора и даже ассистента профессора западного университета нормой является одна-две лекции в неделю, то у нас, даже в щадящие советские времена, годовая нагрузка составляла от 600 до 800 часов в год, львиная доля которых приходилась на «горловые», аудиторные, часы. Это две-три лекции или семинара в день. Сейчас же нагрузка резко увеличилась – до 1000 часов, а то и больше. Студентов становится все больше, так как с введением коммерческих мест планка приема и сессионного отбора резко упала. В советские времена в вузы поступало менее 40% процентов выпускников школ и около четверти поступивших уходили не доучившись, так как не выдерживали ритма учебы. Теперь поступает около 100% выпускников и доучиваются практически все, кроме тех, кто не смог оплатить учебу. Количество же преподавателей наше руководство планомерно уменьшает. Причем это же руководство в лице Министерства образования требует от преподавателей активной научной работы и указывает, что на Западе научная активность – один из главнейших критериев эффективности преподавателя. Тогда как наш преподаватель и так отчитывает иногда по 5, а то и 6 занятий в день (это 10–12 сорокапятиминутных уроков), и даже те краткие часы досуга, которые у него остаются, он тратит на написание бесконечных бюрократических бессмысленных программ и комплексов, которые требует от него те же работники министерства.
Сама организация учебного процесса в российских вузах ориентирована на то, чтобы они не столько воспроизводили новое, добытое ими самими знание, сколько транслировали уже имеющееся, проверенное, общепринятое. У нас, в отличие от Запада, преобладают не специальные новаторские курсы, а общие курсы, которые читаются по учебникам, рекомендованным министерством и написанным десятилетия назад. Преподаватели не должны выходить за их рамки (даже после формального объявления свободы преподавания).
Итак, у нас новое научное знание создается в институтах Академии наук и, кроме того, в меньшей мере, в нескольких элитарных московских и петербургских вузах, где собраны лучшие специалисты и введены отдельные элементы западных исследовательских университетов. Основная масса российских вузов занимается раздачей готового, отраженного в учебниках знания. Наши преподаватели не столько ученые, сколько педагоги и даже если имеют склонность к научной работе, то поставлены в такие условия, что полноценно заниматься ею не могут. Это, собственно, и не их дело.
Очевидно, сколько ни вкачивай денег в такие вузы – выйти на уровень ведущих, западных университетов по научным публикациям и количеству лауреатов престижных премий они объективно не смогут. Дело не в людях, не в их зарплатах и не в объеме финансирования. Дело в структуре и социальной функции самих наших вузов. В конце концов, как бы парадоксально это ни прозвучало, дело в наличии такого Министерства образования, как в сегодняшней России, которое говорит, что желает развития научной деятельности вузов, а делает всё, чтобы и имеющаяся научная деятельность захирела. Напомню, что такие вузы, как Гарвардский университет или Массачусетский технологический институт, не подчиняются министерству образования США и сами решают, куда им девать полученные от спонсоров деньги, какую нагрузку устанавливать для профессоров и какой системой тестирования пользоваться при приеме абитуриентов.
Конечно, в рамках программы 5/100 какой-нибудь российский вуз может получить деньги для приглашения нобелевских лауреатов с Запада или ведущих академических российских ученых. Но если они будут находиться в этом вузе не на правах «свадебных генералов», а работать там наравне со всеми остальными преподавателями, то у них не останется ни времени, ни сил на научную деятельность.
К тому же такое приглашение и само по себе не имеет большого смысла. В российских вузах отсутствует так называемая «свобода учебы». Если студенты западных вузов сами формируют свой индивидуальный учебный план и сами выбирают себе предметы и преподавателей, наша система образования устроена иначе: у нас есть общий учебный план, которому подчиняются все студенты. Не они решают, какие предметы и у каких преподавателей они будут слушать в данном семестре. Это указано в годовом учебном плане, утвержденном ректором. Тем самым достигается цельность и полнота получаемых студентами знаний и исключаются случаи, когда студент, которому предстоит получить такой же, как у всех, диплом физика, вместо квантовой хромодинамики слушает на филфаке курс структурной лингвистики (тогда как на Западе обладатели одного диплома могли слушать совершенно разные курсы и фактически имеют разные «мозаики знаний»).
В ходе Болонской реформы была попытка ввести и у нас в урезанном виде «свободу учебы», но сделано это было формально и иначе не могло и быть. У нас плановая система организации учебного труда преподавателей, каждый преподаватель обязан отработать 1000 часов в год, а если его не выберут студенты, то он план по нагрузке не выполнит.
Но ведь именно «свобода учебы» и придает смысл приглашению ведущих ученых. В американский университет устраивается лауреат Нобелевской премии по физике, и на его лекции записываются студенты со всех естественных факультетов («департаментов», как они у них называются), а также – из интереса – и многие гуманитарии. Теперь предположим, что российский провинциальный вуз получил по программе 5/100 достаточно денег, чтоб пригласить на семестр Нобелевского лауреата по физике – преподавателя Гарварда или академика из московского НИИ. Ему дадут спецкурс, на который будут ходить студенты 3-го курса физфака, специализирующиеся, скажем, по ядерной физике, у которых этот спецкурс записан в учебном плане. Это группа из 10–15 человек. У студентов других специализаций даже на том же курсе (не говоря уже о других курсах и факультетах) свои учебные планы, и если они пожертвуют указанными в них предметами ради спецкурса американца, их отчислят за непосещение своих занятий. Приглашать ради 15 человек академика и нобелевского лауреата и платить за это тысячи долларов – это, говоря по-русски, стрелять из пушки по воробьям.
Можно конечно, поручить лауреату «поточную» лекцию, но тогда это будет лекция по общей физике, о которой лауреат уже мало что помнит. Всю жизнь он занимался узкой проблемой и о ней и хотел рассказать на лекциях. А лекции на общие темы, может быть, даже лучше его читает обычный преподаватель этого вуза – не гениальный ученый, но хороший методист и опытный лектор.
Кстати, здесь кроется и главная причина того, почему даже такой накачанный деньгами российский вуз не сможет стать глобальным, то есть мировым, университетом по составу студентов. Абитуриенты из Африки и Азии едут в Принстон и Гарвард, потому что там преподают ведущие ученые мира. Университеты специально за ними охотятся, предлагают им высокие гонорары, создают комфортные условия для научной работы. Наши университеты не научные, а образовательные учреждения. Здесь не блистают «маэстро» мирового уровня перед толпами поклонников, здесь квалифицированные педагоги методично выдают на-гора год за годом значительное число квалифицированных специалистов для нашей экономики и социальной сферы. «Маэстро» мирового уровня у нас работают в академиях со своими аспирантами, пишут учебники, читают открытые лекции в НИИ. Но даже если такой и будет приглашен в российский университет и какой-нибудь китаец и японец, привлеченный этим, приедет и поступит в данный университет, не факт, что этот китаец или японец будет слушать его лекции. Это уж зависит от учебного отдела, составляющего учебный план. Да и не факт, что его лекции будут о его научных разработках. Возможно, это будут стандартные лекции на общие темы по учебнику.
Это не говоря уже о том, что инфраструктура наших вузов плохо приспособлена к приему иностранцев, что признает даже ректор ВШЭ Кузьминов. У нас почти нет курсов на английском, работники вузовской инфраструктуры (поликлиник, столовых) тоже не говорят по-английски. Более того, само содержание нашего высшего образования адаптировано к нуждам и стандартам наших российских экономики, общества и государства. Российские вузы создавались не для того, чтобы обучать иностранцев, которые потом уедут за рубеж, а чтоб обеспечивать специалистами собственную страну.
Итак, создать в России университеты, подобные ведущим западным глобальным университетам, – утопия. И дело не в недостаточном финансировании, а в принципиально ином устройстве российских вузов, предназначенных совсем для других целей, чем вузы западные. Поэтому если измерять их эффективность согласно критериями западных рейтингов, отражающим специфику западных университетов, наши вузы всегда будут проигрывать. По той же причине, по которой гоночная машина всегда победит асфальтовый каток, если их заставить соревноваться на спортивной трассе. Асфальтовый каток ведь создавался не для того, чтобы ставить рекорды скоростей.
Но даже если бы удалось построить на нашей российской почве образцовый исследовательский глобальный университет, то и это бы ничего не дало. В такой затее просто нет никакого смысла. Все равно в наш родной «российский Гарвард», укомплектованный одними нобелевскими лауреатами и новейшим оборудованием, не хлынут толпы абитуриентов из Америки, Европы и стран Азии и Африки.
Все дело в том, что, мы, как бы это сказать… несколько удалены от метрополии мирового капитализма. Неслучайно ведь почти все ведущие глобальные университеты размещены на территории США или, на худой конец, Англии, Канады, Швейцарии, Голландии. Глобальные университеты и существуют для того, чтобы взращивать политико-экономическую элиту западного капиталистического мира, выкачивая «мозги» с разных континентов. Их лучшие выпускники, помимо научных учреждений, работают в транснациональных корпорациях и в международных политических структурах вроде ООН. А все они находятся преимущественно в тех же США. Какой смысл парнишке из Айовы, желающему стать ведущим специалистом в корпорации Apple, ехать учиться в Москву или в Казань, даже если там ему дадут образование, сравнимое с уровнем MTI? К Купертино (штат Калифорния), где, как известно, располагается штаб-квартира Apple, Массачусетс как-то ближе… И это не говоря уже о том, что будущим работникам ТНК ни к чему русский язык. В каком бы отделении корпорации они ни работали – гонконгском, мюнхенском или в московском, все равно они будут общаться исключительно по-английски (почитайте в интернете рассказы про то, что даже «природных немцев», которые трудятся в отделениях ТНК в Германии, заставляют на работе разговаривать между собой по-английски). Да и уровень сервиса в кампусах российских глобальных университетов будет, безусловно, значительно ниже калифорнийского. Добавьте к этому трудности с паспортами, извечную российскую бюрократию, наконец, климат, и все станет ясно само собой.
Причем это касается не только абитуриентов с Техасщины и Алабамщины… Для головастых ребят из стран Азии и Африки путь в Кремниевую долину через Москву и Самару тоже не самый прямой…
Кстати, зачем строить предположения? В России есть несколько вузов, которые уже готовят специалистов столь высокого уровня, что они находят себе работу в Кремниевой долине. Это прежде всего МИФИ и МФТИ, созданные в советские времена как экспериментальные вузы при академических структурах (то есть как исследовательские университеты, подобные западным). Но и перед их дверями не стоят очереди из иностранцев, которые предпочли бы их Гарварду и Принстону. МФТИ и МИФИ все равно не глобальные университеты, а национальные российские университеты, чья социальная функция сегодня, если называть вещи своими именами, перекачивать лучшие «молодые мозги» России и стран СНГ в метрополию глобального капитализма. Московская ВШЭ, поднятая за счет беспрецедентной накачки деньгами и специалистами до среднего европейского уровня, выполняет ту же функцию, но по отношению к Евросоюзу.
Строить в современной постреформенной России глобальные университеты – такая же бесперспективная затея, как и строить в депрессивном, провинциальном, полувымершем городке, где месяцами не видят зарплату и все берут в магазинах в долг, 3D-кинотеатр с боулингом, бассейнами, парковками и кафе. Убежден, нам нужно думать о модернизации нашей собственной национальной системы высшего образования, а не о создании «чудо-университетов» глобального типа. А в перспективе нам нужно стремиться создавать свое собственное, альтернативное западному, единое образовательное пространство на основе сегодняшнего ЕВРАЗЭС, с тем чтобы ребята из Киргизии и Узбекистана приезжали в наши вузы, а затем либо оставались работать в России – но не дворниками и грузчиками, а инженерами и врачами, либо уезжали к себе, укрепляя модернистское жизнеустройство в своих республиках, крепя еще больше евразийское единство. Если бы парни и девушки с Украины в 90-е годы в массовом порядке учились в наших российских вузах, то евромайдана, возможно, и не было бы…
Но вернемся к программе 5/100. Конечно, она обречена на провал, как и большинство утопических проектов наших нынешних руководителей. Они не знают страны, которой пытаются управлять, не понимают специфики ее социальных институтов. Их голубая мечта – сделать всё как на «развитом», «цивилизованном» Западе, сродни упорному желанию Хрущева выращивать кукурузу на Крайнем Севере. А если они готовы для реализации этих утопий выбрасывать миллиарды рублей, что ж, всегда найдутся те, кто этим рублям найдет употребление. В конце концов, повышение преподавателям зарплат, в чем обвиняет участников программы Счетная палата, – вполне благородное употребление траншей правительства и характеризует ректоров этих вузов как весьма порядочных людей.
