Как и многие россияне, я следил за той чередой несанкционированных митингов, которые в январе прокатились по всей стране. Интернет был переполнен роликами из разных городов России, где, в сущности, происходило одно и то же – толпы протестующих людей, скандирующих лозунги, силовики, облаченные в футуристические костюмы – как бы из «Звездных войн», – выступают в жестоком балете, избиение демонстрантов дубинками, крики, стоны... Вот человека без сознания забрасывают в автозак. Вот полицейские ставят на колени задержанных. Вот омоновец, проходя мимо пенсионерки, пинает ее ногой в живот. Вот другой, развернувшись, бьет дубинкой по голове журналиста с камерой в жилетке с надписью «Пресса»... В московском переулке омоновцы избивают дубинками девушек, которые кричат: «Мы безоружны!» Вот у Сенной площади в Питере полицейский, видя, что за ним идут демонстранты, вынимает из кобуры пистолет...
Москва, Петербург, Екатеринбург, Казань, Иркутск, Томск, Владивосток... Мелькают на роликах и кадры моего родного города. Видны улицы, знакомые мне с детства, здания... И я невольно ловлю себя на мысли: ведь лет 30 назад и я с такой же толпой протестующей молодежи ходил по этим улицам.
На дворе был 1989 год, я учился на первом курсе университета, в голове у меня была такая же перестроечная эклектика, как и у большинства тогдашней молодежи... Нам не нравились скучные комсомольские собрания, заштампованные лозунги на стенах домов, которые не читали и в них не верили даже те, кто их по долгу службы провозглашал. Мы осуждали привилегии партноменклатуры, разъезжавшей на черных «Волгах» (мы представить себе не могли, что на смену этим скромным людям придут обладатели собственных самолетов, яхт и дворцов!). Нам хотелось перемен. Больше свободы, демократии, полных полок в магазинах, но главное – духовной независимости, отмены всяческой цензуры, возможности читать Бердяева, Бухарина, Фрейда, Ницше и самим решать, что из написанного там правильно, а что нет. Кое за что мне сегодня мучительно стыдно: мы были молоды, наивны, многого не понимали. Но все-таки мы были движимы искренним желанием улучшить положение в своей стране, хотя и очень смутно представлял себе, как это сделать...
Да, мы тоже выходили на улицы и площади, собирались толпами около здания местного обкома, скандировали: «Долой!» и «Свободу!» Подчеркну, это были несанкционированные митинги. Тогда на них была настоящая «мода». Поэт Андрей Вознесенский, творчество которого я в юности очень любил, написал даже стихотворение о том, что Пушкин обязательно пошел бы на несанкционированный митинг – его печатали, кажется, в «Юности».
И, конечно, эти демонстрации и митинги оцепляли милиционеры. Они наблюдали за нами, выглядели усталыми, озабоченными, может, недовольными, что их пригнали сюда из-за желания юнцов побузить. Но я не помню ни одного случая, чтобы они набрасывались на демонстрантов, избивали бы их, вытаскивали из толпы и волокли в автобус. Да и выглядели они вполне мирно: без оружия, в своей обычной форме. Я даже не помню, чтобы у них были дубинки.
Кстати, вопреки распространенному мнению, советская милиция имела на вооружении резиновые дубинки – с 1962 года. Но применялись они в основном в случае бунтов в колониях (причем исключительно мужских) и тому подобных инцидентов. Когда в 1989 году был создан ОМОН (Отряды милиции особого назначения), дубинки стали выдавать омоновцам. Они их использовали, скажем, в Нагорном Карабахе, где тогда разгоралась настоящая гражданская война. Но даже в Москве увидеть человека с дубинкой было затруднительно. Да и части ОМОН были при позднем Горбачеве лишь в нескольких городах Советского Союза. Это при Ельцине, в 1993 году, они сформировались при каждом ГУВД.
Потому моя память и не запечатлела омоновцев с дубинками в провинциальной Уфе 1989 года. Их там просто не было. Советские несанкционированные митинги охраняли простые милиционеры, про которых шутили, что у них в кобуре вместо пистолета свернутая газета или огурец (про огурец, возможно, преувеличение, но, действительно, каждодневное ношение оружия в советской милиции не приветствовалось). И эти простые милиционеры, согнанные из местных РУВД, повторяю, просто хмуро смотрели на то, как мы – юнцы, собрались у здания обкома, выкрикиваем лозунги, и ...ничего не предпринимали. Мысль о том, что они могут броситься на нас, швырнуть кого-нибудь об асфальт, ударить, потащить в автобус, увезти в ИВС ни их начальству, ни им самим, ни нам просто в голову не приходила! Ведь мы были все советские люди! Они учились с нами в одной школе, жили в одном дворе и подъезде, среди них у каждого были знакомые, соседи, армейские друзья... Они были такими же, как мы, комсомольцами, в конце концов...
2.
Если бы нам тогда в каком-то волшебном телевизоре показали разгон несанкционированного митинга в России-2021 при той самой «демократии», про которую мы горланили под окнами обкомов, мы бы ужаснулись. Как же так получилось, что при «советском тоталитаризме», который антисоветчики не устают клясть на ТВ, демонстранты не боялись милиции, а при «демократии» и «профессиональной полиции» всё совсем наоборот? Причем дело здесь вовсе не в Путине и не в «авторитарном режиме, укравшем демократию», как вопят об этом с утра до вечера либералы «Эха Москвы». Нас – сторонников левопатриотического движения – лупили дубинками за выход на митинги еще задолго до Путина – начиная с 1992 года, когда, по заверениям шендеровичей, были «Ельцин и свобода».
Возможно, кое-кто по молодости лет не знает о побоище 23 февраля 1992 года в Москве – ну так я напомню. В этот день – в праздник Советской Армии – ветераны войны и сторонники КПРФ и других левых, патриотических организаций вышли на улицы Москвы, чтобы возложить цветы к Могиле Неизвестного Солдата. Мэрия запретила шествие, но людям и в голову не могло прийти, что старикам-ветеранам кто-то может воспрепятствовать. В колоннах шли убеленные сединами фронтовики – и те, что были рядовыми Великой войны, и известные советские военачальники, не перебежавшие на сторону Ельцина. Шли пенсионеры – сторонники Зюганова и Ампилова, писатели, журналисты. Были инвалиды на колясках, некоторые взяли с собой внуков. Ветераны надели ордена, несли Красные флаги Победы.
У Тверской колонна наткнулась на цепь из милиционеров (на улицы выгнали 12 тысяч милиционеров!). Люди попытались пройти дальше. Вдруг на них набросились с двух сторон молодые, коротко стриженные «накачанные» ребята в камуфляжной форме с надписью «ОМОН». В руках у них были пресловутые дубинки. Этими дубинками они валили на асфальт и в кровь избивали дедушек-ветеранов, инвалидов. Имелись свидетели, которые утверждали, что, разбив голову деду, некоторые омоновцы срывали с его кителя боевые ордена (которые потом отыскать не удалось). Было множество раненых. При непонятных обстоятельствах умер от сердечного приступа 70-летний генерал-лейтенант Николай Песков.
Прямую ответственность за бойню нес тогдашний мэр – член «Демократической России» Гавриил Попов (в 2007 году Попов публично выступит в поддержку генерала Власова, тогда многим станет ясно, почему он приказывал в 1992-м жестоко избивать ветеранов Красной Армии). И уж, наверное, не обошлось без отмашки со стороны беспалого «царя Бориса», в 90-летие которого нынешний президент носил цветочки к его могилке.
А что же либеральные витии с «Эха Москвы»? Как всегда, хвалили «решительность» Попова и верещали что-то о «красно-коричневых мразях», чье избиение ничуть не нарушает «священной демократии». Призывали же они с телеэкрана всего год спустя стрелять из танков по парламенту... Как тогда сказала артистка Лия Ахеджакова: «Кто-нибудь защитит нас от этой проклятой Конституции?» – надрывалась она. Вот пришел этот «кто-нибудь», «защитил от Конституции», так артистке снова не нравится!..
А вообще российский либерал – прелюбопытнейшее создание! Он начинает кричать о репрессиях и авторитаризме, только лишь когда полицейская дубинка ломает ребра ему самому...
Между прочим, потом народ наш, который вовсе не глуп, как его изображают либералы-русофобы, а очень даже сметлив и приметлив, и прозвал эти полицейские дубинки «демократизаторами» и «рычагами демократии»...
3.
Я все же повторю свой вопрос: как же так получилось, что советским милиционерам в 1989 году в голову не приходило лупить и задерживать демонстрантов-студентов, а российские омоновцы уже через 3 года – в 1992 году – в кровь избивали фронтовиков-ветеранов, выполняя приказ мэра-«демократа».
Ответ, на мой взгляд, очень прост: потому что изменилась социально-экономическая система. В 1989 году мы жили еще при социализме, хоть и усилено разрушаемом «перестройщиками», а в 1992-м – уже при капитализме, хоть и особом – олигархически-периферийном и еще получившем прозвище «дикий». А при социализме и при капитализме функции репрессивных служб (называйте их полицией или милицией) различны.
Все дело в том, что при социализме нет антагонистических классов. Советская сталинская и брежневская Конституция выделяла в социалистическом обществе два класса: рабочих, колхозное крестьянство и прослойку служащих или народной интеллигенции (под которой подразумевались все люди умственного труда). Первые два класса производили материальную продукцию, «прослойка» распределяла ее и занималась управлением. Разрабатывать, совершенствовать и пропагандировать идеологию тоже было ее задачей.
Конечно, это самая упрощенная схема. И рабочий класс был очень сложный, многослойный, и крестьянство. А в «прослойке» можно было выделить и техническую, и творческую интеллигенцию, и тех, кого сейчас зовут бюджетниками, и пресловутую партноменклатуру. Более того, номенклатура даже имела некоторые привилегии, и среди современных антисоветчиков, и даже среди некоторых марксистов бытует по поводу нее мнение, запущенное еще югославским антисталинистом Джиласом. Согласно ему, уверения Сталина о том, что «…в СССР впервые в истории возникло новое общество, не расколотое на враждебные классы, но спаянное единством коренных интересов и общностью цели», – это ложь и пропаганда. Якобы в СССР тоже существовал эксплуататорский класс, и это и есть та самая партноменклатура, советское чиновничество; поэтому в СССР якобы тоже присутствовал классовый антогонизм.
Однако классы существуют лишь там, где есть частная собственность на средства производства. Советским директорам заводов, министрам и секретарям обкомов заводы и фабрики, нефтевышки и трубопроводы не принадлежали (в противном случае не было бы нужды переворотчикам превращать их в частную собственность в годы перестройки). Они принадлежали всему обществу, а чиновники ими лишь распоряжались в соответствии с решениями партии, советских органов и Госплана. В этом смысле номенклатура и классом-то не была, а была особым слоем совбюрократов, не более. И наряду с другими слоями она служила общему делу, каковое в СССР понималось как строительство коммунизма (во всяком случае до тех пор, пока была сильная вера в эту идею).
И отдельные слои советского общества не боролись друг с другом, как при капитализме, а наоборот сотрудничали в рамках планомерной экономической и политической созидательной деятельности – как органы единого организма. И это отражалось, например, в том, что люди в СССР именовали друг друга не господами, как члены высших слоев общества Запада, противопоставляющих себя угнетенным низам – не-господам, а товарищами, как зовут друг друга члены сообщества близких по духу людей, делающих общее дело. И только совершенное преступление превращало товарища в гражданина – человека, изгнанного из братства товарищей, но могущего рассчитывать на минимум, который дарует ему гражданский договор - закон.
Конечно, советское общество не было идеальным. В нем было немало противоречий. Но в силу того, что эти противоречия не опирались на господство частной собственности, они были неантогонистическими, их можно было разрешить и их разрешали. Правда, либерал сразу вспомнит новочеркасский расстрел... Но ведь это был эксцесс хрущевского периода и кстати, знаменательно, что те, кто отдавал преступный приказ, прежде всего Хрущев, на милицию не понадеялись и ввели в город армейские соединения. Советская милиция существовала не для борьбы с народом. Нередко с теплотой произносились слова Маяковского: «Моя милиция меня бережет».
Отсутствие в структурах советской милиции до 1989 года специальных отрядов для разгонов митингов протеста, снабженных спецобмундированием (шлемы, щиты) и спецоружием (дубинки, наручники), как раз и связано было с этим фактом. Правда, и тут возразят: в СССР до перестройки и не было массовых митингов протеста, и такие подразделения не были нужны. Но в том-то и дело что не было: массовые митинги протеста вспыхивают лишь в буржуазном обществе, где люди атомизированы и эти атомы в нормальном состоянии существуют порознь, и в минуту кризиса «слипаются» в толпы. В СССР люди принадлежали к трудовым коллективам. Каждый был членом такого коллектива – вузовской кафедры, заводского цеха, колхоза, армейского подразделения и т.д. Даже на демонстрации выходили тогда коллективами – каждая колонна - отдельное учреждение или предприятие. И свои проблемы люди решали через коллектив и его формы самоорганизации и управления – местком, профком, комскомитет, партком (да и новочеркасский бунт возьмите – там ведь «ядро» тоже составили рабочие одного предприятия – электровозостроительного завода). Когда институты социалистической, низовой демократии перестали действовать, социализм рухнул.
4.
Теперь обратимся к обществу капитализма. В нем царствует легальная, защищенная законом частная собственность, в том числе – на средства производства. Люди разделены на классы (одни владеют этой собственностью, другие - нет). Отношения между людьми и классами опосредованы деньгами, то есть носят рыночный характер. А рынок – это сфера конкуренции, где добывается прибыль. И поэтому общество, где, развиваясь, рынок достигает высокого, капиталистического уровня, разделяется на богатых и бедных, на тех, кто имеет свои яхты, дворцы самолеты, и на тех, кому хватает денег только на скудную еду (а иногда и на нее не хватает). И самое главное - одни богаты, потому что другие бедны. Идеология может приглушить противоречия между ними, но полностью ликвидировать их нельзя, не разрушив самых основ этого общества. Поэтому нормальным состоянием этого общества является глубинная борьба (непрекращающаяся «холодная гражданская война»). Бедные ненавидят богатых – за то, что они живут в чудовищной, циничной роскоши на фоне полунищеты большинства (если есть там мидл-клас, то в случае кризисов он быстро скукоживается). Но и богатые глубоко презирают бедных, потому что считают их неудачниками, «быдлом», которые-де сами виноваты, что так живут. А поскольку у богатых и сила, и власть, то они через налоги, штрафы, низкие зарплаты, драконовские законы и тысячи других ухищрений вытягивают у бедных последнюю копейку. А бедным остается лишь копить свою до поры до времени бессильную ненависть.
Вот мы и подошли к ответу на вопрос, почему у советского милиционера в кобуре был огурец, а полицейский при капитализме экипирован и вооружен как киборг-солдат из фанастических фильмов. Потому что хозяева этого полицейского – капиталисты и чиновники, служащие капиталистам или сами являющиеся капиталистами, и они до дрожи в коленах боятся свой народ. Они ведь лучше других знают, на сколько и как они этот народ обворовали. И они приказывают подчиняющейся ей полиции бить дубинками протестующих – жестоко, чтоб нагнать страху, что неповадно было протестовать впредь...
Советские номенклатурщики по сравнению даже с самым скромным капиталистом наших дней были почти нищими и мало отличались по уровню жизни от основной части общества, особенно городской. Ну имели «партократы» трех- или четырехкомнатную квартиру в центре города, ну ездили отдыхать на курорт в Сочи. Так ведь иной рабочий получал по 600 рублей в месяц и имел примерно тот же набор благ. Разве что спецраспределитель был ему недоступен. Об этом и вопила в голос перестроечная пресса: «Секретарь обкома получает заграничные консервы в распределителе!» Ага, аж раз в полгода, на 1 мая и 7 ноября!
А теперь даже владелец ТРЦ в провинциальном городке с гордостью хвалится: «Мы с женой все покупаем в Европе, только продукты – дома. Садимся в самолет раз в месяц – и в Вену или Берлин»... Я сам это слышал... А ведь он даже не долларовый миллионер и для людей уровня Абрамовича он – почти «голодранец»...
Помню, вместе с нами, с детьми рабочих, в университете учился сын председателя регионального Совмина. Мы вместе играли в команде КВН. И в общем-то ничем особенным он от нас не отличался. Даже машины своей у него не было. Вы может себе представить, чтоб сегодня сын министра и сын рабочего сидели на одной скамье в университетской аудитории? Вопрос, как говорится, риторический.
Милицейские в 1989 году спокойно наблюдали за несанкционированным митингом, а в 1992 разбивали дубинками головы ветеранам войны, потому что в 1992 их хозяева успели уже «хапнуть» и им теперь было что терять. Им даже укоризненный взгляд седоволосого ветерана был страшен. А вдруг от этого взгляда у внука-студента сожмутся кулаки?
Поэтому не верьте буржуазной прессе, которая кричит, что в жестокостях и полицейском насилии виноват тот или иной «авторитарный президент». Вон, во Франции и в США – «демократы», а полиция лупит народ почище нашего! Причина этого другая – капитализм. Пока важнейшие национальные ресурсы принадлежат кучке богатев, а не обществу, пока в обществе все меряется на доллары, власть так и будет «демократизировать» народ «демократизаторами». Когда же народ возьмет власть в свои руки, когда он взамен буржуазной полиции создаст свою родную социалистическую милицию, только тогда полицейская дубинка будет сдана в музей!
Рустем ВАХИТОВ