| < Предыдущая | Следующая > |
|---|
Тема Катыни вот уже более 80 лет последовательно и упорно продвигается польскими русофобами и антисоветчиками. С конца 1980-х годов она стала активно и небезуспешно использоваться официальной Варшавой в качестве инструмента давления сначала на Советский Союз, а потом на Россию. Поляки утверждают, что их версия катынских событий является единственно верной. При этом они не хотят или не могут ответить на очевидные вопросы, некоторые из которых были подняты в статье кандидата исторических наук Оксаны Викторовны Корниловой «Катынское дело» как концепт польской политики памяти», опубликованной в трёх номерах «Правды» (№ 43, 44, 45). Данная статья продолжает начатый разговор.
Новые документы по Катыни
В апреле 2024 года Управление ФСБ России по Смоленской области рассекретило документы о расстрелах поляков гитлеровцами в годы Великой Отечественной войны и о фальсификации «Катынского дела» германскими спецслужбами. Эти документы были переданы в Государственный архив новейшей истории Смоленской области. Известие об этом вызвало переполох среди сторонников геббельсовско-польской версии катынских событий. Примером их быстрой и истеричной реакции стало интервью спешно покинувшего Россию в начале СВО историка Константина Пахалюка «Собеседнику», опубликованное 16 апреля 2024 года под названием «Расстрел в Катыни: вернулась мода на советский фейк». Пахалюк заявил: «Все эти документы давно известны и являются фальсификацией. Публиковать их абсолютно бессмысленно, но они продолжают выдавать то, что и так было уже известно». Пахалюк не пояснил, на основании каких фактов он установил, что эти якобы давно известные ему документы «являются фальсификацией». Не сказал он и о том, где и когда он с ними впервые ознакомился.
Кроме того, Константин Пахалюк назвал историков Оксану Корнилову, Алексея Плотникова, Владимира Кикнадзе и Олега Назарова «отрицателями Катыни», основной аргумент которых, по его мнению, состоит в том, что «СССР — хороший и просто так людей не убивал, только за дело. Никаких других документов особо нет». Это заявление Пахалюка не соответствует действительности. Во-первых, давно известно, что не все пострадавшие в годы сталинских репрессий люди совершили преступления, в которых их обвиняли и за которые осудили. Впоследствии незаконно осуждённые были реабилитированы. В их числе был мой дед Ананий Еремеевич Колесников, арестованный 26 марта 1938 года и реабилитированный 23 марта 1959 года посмертно.
Во-вторых, документы и аргументы у так называемых отрицателей Катыни есть, о чём свидетельствует опубликованная в «Правде» статья Оксаны Корниловой. Другие документы и аргументы будут приведены в этой статье.
Шнейдер о работе Бутца
13 апреля 1943 года в 9 часов 15 минут «Радио Берлина» известило мир о том, что под Смоленском обнаружены останки 10 тысяч польских офицеров. Как утверждали германские пропагандисты, это являлось «ярким примером еврейско-большевистских зверств, совершённых весной 1940 года советской тайной полицией — НКВД». Так был дан старт «Катынскому делу». Оно было подготовлено и поначалу развивалось под руководством министра народного просвещения и пропаганды «третьего рейха» Йозефа Геббельса.
Одним из обнародованных Управлением ФСБ по Смоленской области документов, голословно названных Пахалюком «фальсификацией», является допрос обер-ефрейтора Людвига Шнейдера. До призыва в ряды вермахта он учился на химика. В 1943 году Шнейдер был направлен в Козьи Горы (Катынь), где поступил в распоряжение профессора Герхарда Бутца. До войны Бутц являлся директором института судебной медицины и криминалистики университета города Бреслау (ныне Вроцлав). По информации известного исследователя «Катынского дела» Сергея Эмилиевича Стрыгина (скончавшегося в 2017 году), Бутц был матёрым нацистом: с 1933 года являлся членом СС (членский номер 100376) и членом НСДАП (членский номер 3171323). Во время войны он возглавлял судебно-медицинскую лабораторию группы армий «Центр».
Именно штандартенфюрер СС (полковник) Бутц руководил эксгумационными работами, проводившимися немцами в Козьих Горах. Как утверждает германская сторона, проходили они в период с 29 марта по 7 июня 1943 года, хотя не исключено, что в действительности начались раньше. Подводя итог, Бутц заявил о том, что ему и его подо-печным удалось провести эксгумацию и идентификацию 4143 останков «расстрелянных НКВД поляков».
Деятельность Бутца и его подчинённых не вызывает вопросов и сомнений только у Пахалюка и других сторонников геббельсовско-польской версии катынских событий. Между тем свидетельства Шнейдера лишь укрепили недоверие к работе Бутца. Шнейдер прямо заявил о том, что Бутц заставил его подделать результаты химической экспертизы. По словам Шнейдера, ему был вручён найденный в одной из катынских могил нож с заданием «аналитическим путём определить процентное содержание закиси железа». Результаты тщательно выполненного исследования Шнейдер зафиксировал в акте, указав, что процент закиси составляет 23,2. Прочитав акт исследования, Бутц, как сообщил Шнейдер, «накричал на меня, заявил, что я плохой работник, и вместо цифры 23,2% написал 68,2%, приказал переписать акт, что я и сделал». В ответ на вопрос: «С какой це-лью Бутц увеличил процент закиси железа?», Шнейдер пояснил: «Такой процент должен был «удостоверить», что нож пролежал значительно большее время, чем об этом свидетельствовали истинные результаты анализа».
Цель фальсификации очевидна: удлинить срок пребывания ножа в могиле надо было для того, чтобы обвинить в убийстве поляков НКВД. Ведь согласно геббельсовско-польской версии поляки были расстреляны весной 1940 года, а по советской версии — на полтора года позднее, осенью 1941 года, когда Катынь и Смоленск находились под германской оккупацией.
«Польские сотрудники Гитлера»
Пахалюк уверяет, что «нет ни одного документа с немецкой стороны, подтверждающего их причастность». Конечно, ни Геббельс, ни его ближайшие помощники в этом не признавались. Зато немецкие документы вызывают очевидные вопросы.
Важно и то, что после того как геббельсовская информация о могилах под Смоленском разлетелась по миру, на неё мгновенно отреагировали и сразу поддержали министры находившегося в Лондоне польского правительства в изгнании, которое тогда возглавлял генерал Владислав Сикорский. Уже 17 апреля представитель Польского Красного Креста в Швейцарии обратился в Женеву в Международный комитет Красного Креста (МККК) с заявлением, содержащим просьбу провести расследование немецкой информации о захоронениях 10 тысяч поляков. Как утверждает польский историк Войцех Матерский, «идея и редакция текста исходили от министра информации проф. Станислава Кота», которого поддержали его коллеги: министр национальной обороны Мариан Кукель и министр иностранных дел Эдвард Рачиньский.
Примечательно, что всего через 50 минут после поляков аналогичное заявление в МККК отправила и гитлеровская Германия. «Получилось нечто вроде польско-немецкого демарша», — констатировали сторонники геббельсовско-польской версии Инесса Яжборовская, Анатолий Яблоков и Валентина Парсаданова (И.С. Яжборовская, А.Ю. Яблоков, B.C. Парсаданова. Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях. — М., «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2001. С. 159). По их признанию, «Польша сначала вместе с Германией обратилась в МККК, а только затем к СССР».
19 апреля 1943 года в «Правде» (№102 (9238)) была опубликована статья «Польские сотрудники Гитлера». В ней отмечалось: «Клевета распространяется быстро. Не успели высохнуть чернила на перьях немецко-фашистских писак, как гнусные измышления Гитлера и Ко по поводу якобы имевшего место в 1940 г. массового расстрела советскими органами польских офицеров были подхвачены не только верными гитлеровскими холопами, но, к удивлению, министерскими кругами генерала Сикорского». Понять удивление Москвы несложно: на тот момент Советский Союз и Польша являлись союзниками в борьбе с гитлеровской Германией и её сателлитами.
Далее в статье говорилось: «Польские руководители непростительно поддались на удочку матёрых геббельсовских провокаторов и тем самым на деле подержали жульнические трюки и клеветнические измышления палачей польского народа. После этого не приходится удивляться тому, что Гитлер также обратился к Международному Красному Кресту с предложением «расследовать» подготовленную руками его уголовных дел мастеров инсценировку. Таким образом, пути германских провокаторов и их польских пособников сошлись...» И сошлись они, увы, на многие десятилетия. Поэтому их трактовку катынских событий логично называть геббельсовско-польской версией. Её разделяют Пахалюк и некоторые другие российские исследователи.
Поведением лондонских поляков возмутились не только в Москве, но и на берегах Туманного Альбиона. 24 апреля 1943 года премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль в личном и секретном послании Иосифу Сталину писал: «Мы, конечно, будем энергично противиться какому-либо «расследованию» Международным Красным Крестом или каким-либо другим органом на любой территории, находящейся под властью немцев. Подобное расследование было бы обманом, а его доводы были бы получены путём запугивания. Г-н Иден (министр иностранных дел Великобритании. — О.Н.) сегодня встречается с Сикорским и будет с возможно большей настойчивостью просить его отказаться от всякой моральной поддержки какого-либо расследования под покровительством нацистов. Мы также никогда не одобрили бы каких-либо переговоров с немцами и будем настаивать на этом перед нашими польскими союзниками». Только 30 апреля под давлением англичан польское правительство было вынуждено отозвать своё обращение в МККК. К тому моменту Советский Союз уже заявил, что прервал отношения с Польшей.
Нацисты и их эксперты
После того как и МККК отказался участвовать в расследовании, Геббельс распорядился быстро образовать некую «Международную медицинскую комиссию». В неё вошли 13 специалистов из европейских институтов судебной медицины и криминалистики. За исключением Швейцарии, они представляли оккупированные Германией либо зависимые от неё страны (Бельгию, Болгарию, Венгрию, Голландию, Данию, Италию, Румынию, Словакию, Финляндию, Францию, Хорватию, Имперский протекторат Богемия и Моравия). Как сообщил в книге «Тайна Катыни» известный исследователь катынской проблемы, действительный государственный советник 3-го класса Владислав Николаевич Швед, «представитель Испании профессор Пига умело уклонился от выполнения немецкого задания и отстал от остальных членов комиссии в Берлине». А вот чешскому профессору Франтишеку Гаеку, представлявшему Имперский протекторат Богемия и Моравия, избежать посещения Козьих Гор (Катыни) не удалось. Когда Гаек попытался отказаться от поездки, немцы пригрозили ему обвинением в саботаже и отправкой в концлагерь.
Эксперты прибыли в Козьи Горы 28 апреля. Разрешив им провести вскрытие всего девяти трупов, уже 30 апреля немцы настойчиво попросили каждого эксперта написать своё заключение. Одним из них был болгарский судмедэксперт профессор Марко Марков, который после вскрытия пришёл к выводу, что трупы пролежали в земле не более полутора лет. Уже после войны, давая показания Международному военному трибуналу в Нюрнберге, он подчеркнул: «Большинство из членов нашей делегации, которые делали вскрытие в Катынском лесу, составили свои заключения, не отвечая на главный вопрос о длительности пребывания трупов в земле».
Однако уклониться от ответа на главный вопрос гитлеровцы не позволили. На обратном пути в Берлин самолёт с экспертами совершил посадку на военном аэродроме под Бяла-Подляской. Продолжим цитировать показания Маркова: «Мы пообедали, и сразу после этого нам предложили экземпляры протокола для подписания, хотя заранее нам об этом не сообщили. Во время этой процедуры присутствовало много военнослужащих, поскольку кроме них на аэродроме никого не было. Меня лично поразил тот факт, что, с одной стороны, протоколы были готовы ещё в Смоленске, но там нам их не выдали. С другой стороны, они не стали ждать, пока через несколько часов мы прибудем в Берлин». В этой зловещей обстановке Марков дрогнул и, «несмотря на убеждения», подписал протокол.
Так же были вынуждены поступить и другие члены «Международной медицинской комиссии», в том числе чешский профессор Гаек. После войны он пояснил: «Каждому из нас было ясно, что если бы мы не подписали протокол, который составили проф. Бутц из Вроцлава и проф. Оршош (имеется в виду разделявший фашистские взгляды венгерский профессор Ференц Оршош. — О.Н.) из Будапешта, то наш самолёт ни в коем случае не вернулся бы». Точнее, домой не вернулись бы упорствовавшие в своём несогласии пассажиры этого самолёта. Но таких не нашлось.
Несмотря на все «художества» гитлеровцев, подготовленному ими и подписанному экспертами «Международной медицинской комиссии» под угрозой расправы протоколу Пахалюк и другие сторонники геббельсовско-польской версии верят как истине в последней инстанции...
Как нацисты выбивали нужные им «свидетельства»
Поверили адепты геббельсовско-польской версии и написанным на немецком языке показаниям запуганного и избитого гитлеровцами Парфёна Гавриловича Киселёва, признавшего вину СССР. Их не смутило то, что в результате контактов с немцами 73-летний старик, по его собственному признанию (впоследствии подтверждённому свидетелями и актом врачебно-медицинского обследования от 25 декабря 1943 года), «совершенно обессилел, стал плохо видеть и не мог двигать правой рукой». Накануне прихода Красной Армии Киселёв спрятался от немцев. Не найдя старика, нацисты в бессильной злобе сожгли его дом. Вскоре советским следователям Парфён Гаврилович рассказал о том, как на допросах гитлеровцы выбивали из него нужные им «свидетельства». Примечательно, что даже после того как Киселёв отказался от выбитых немцами показаний, сторонники геббельсовско-польской версии продолжают им верить.
Матвей Захаров при немцах был старостой деревни Новые Батеки. В начале марта 1943 года его вызвали к немецкому офицеру, который потребовал: «Нам известно, что вы работали сцепщиком на станции Смоленск-Центральная, и должны показать, что в 1940 году через Смоленск направлялись вагоны с военнопленными поляками на станцию Гнёздово, после чего поляки были расстреляны в лесу у Козьих Гор». После слов Захарова, что он не знал станции назначения поездов с поляками, произошло следующее:
«Офицер сказал мне, что если я по-хорошему не желаю дать показания, то он заставит сделать это по принуждению. После этих слов он взял резиновую дубинку и начал меня избивать. Затем меня положили на скамейку, и офицер вместе с переводчиком били меня. Сколько было нанесено ударов, я не помню, т.к. вскоре потерял сознание.
Когда я пришёл в себя, офицер потребовал от меня подписать протокол допроса, и я смалодушничал, под воздействием побоев и угроз расстрела дал ложные показания и подписал протокол».
К 61-летнему сторожу С.В. Иванову немецкий офицер применил метод кнута и пряника. Требуя подписать протокол на немецком языке, он обещал Иванову назначить его на должность начальника железнодорожной станции Гнёздово, которую тот занимал при Советской власти. После того как Иванов попросил перевести его показания на русский язык, он был избит. Под дулами немецких автоматов и другие местные жители подписывали нужные гитлеровцам показания, о чём рассказано в интереснейшей книге Елены Прудниковой и Ивана Чигирина «Катынь. Ложь, ставшая историей» (М.: ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2011).
«После изгнания оккупантов те из них, кто выжил, заявляли о вынужденном характере своих показаний и о принуждении подписаться под документами на немецком языке, которым они не владели, — констатировал профессор МГУ Валентин Сахаров. — Адепты германо-фашистской версии катынской истории эти заявления игнорируют как вынужденные лжесвидетельства. Однако сохранились подлинные протоколы допросов и тексты присяги, подтверждающие правильность их показаний органам Советской власти в этом пункте. Они действительно выполнены на немецком языке и подписаны как допрашиваемыми, так и германскими полицейскими и судебными чиновниками. Иначе говоря, допрашиваемые подписывали протоколы, не зная их точного содержания... Значит, ценность их как документов, адекватно отражающих содержание их рассказов, оказывается под сомнением».
У сторонников геббельсовско-польской версии таких сомнений не возникло.
Вопросы без ответов
Свидетель с польской стороны Юзеф Мацкевич, побывавший в Катыни в 1943 году, вспоминал о том, что из могил извлекались «свидетельства о сделанной в Козельске прививке» (Катынь. Свидетельства, воспоминания, публицистика. М., «Текст», 2001. С. 97). Возникает закономерный вопрос: если польских военнопленных собирались убить, зачем перед отправкой из Козельского лагеря в Катынь им сделали прививки от брюшного тифа и холеры, что было зафиксировано немцами в 1943 году в ходе эксгумации?
Никто не спорит с тем, что территорию около дачи НКВД, где были найдены захоронения, огородили только осенью 1941 года. Сделали это немцы. Если расстрелы в Катыни проводили сотрудники НКВД, то получается, что происходили они на неогороженной территории, на которую свободно и регулярно заходили местные жители. «До прихода немцев Козьи Горы были местом гулянья, сбора грибов и дров. Оно было открыто для всех жителей как нашей, так и других деревень», — свидетельствовала жительница деревни Новые Батеки K.И. Чернис, полька по национальности.
Рядом с местом расстрела находились днепровская пристань, а до Витебского шоссе было и вовсе рукой подать — двести метров! Нам предлагают поверить в то, что сотрудники НКВД другого, более укромного места в Советском Союзе не нашли и, действуя наперекор жёстким требованиям служебных инструкций, выбрали для казней открытую и людную местность? Но это противоречит и здравому смыслу, и практике расстрелов, проводившихся НКВД в других местах.
Если верить полякам и их последователям, раззявы-палачи наплевали и на запрет оставлять у приговорённых к расстрелу документы и вещи, способные их идентифицировать. Как напомнил Владислав Швед, в Козьих Горах «на 2815 опознанных трупах было найдено (внимание!) 3184 предмета, позволявших установить личность погибших!». Интересно, как адепты геббельсовско-польской версии объяснят то, что никто из сотрудников НКВД не обратил на них внимания?
7 октября 1943 года Техническая комиссия Польского Красного Креста в письме в МККК отметила, что, когда немцы показывали останки поляков, «во многих случаях на двух трупах оказывались документы, которые, несомненно, принадлежали одному лицу» (документ на немецком и русском языках опубликован в книге «Немцы в Катыни. Документы о расстреле польских военнопленных осенью 1941 года». М.: Издательство ИТРК, 2010. С. 116, 127). Поскольку речь шла о «многих случаях», возникает вопрос: как такое могло произойти?
Профессор литературы Монтклерского университета (штат Нью-Джерси, США), доктор философии Гровер Ферр обратил внимание на то, что опубликованные письма Технической комиссии Польского Красного Креста в МККК замалчиваются поляками и их последователями. «Они не упоминаются и в официальном четырёхтомнике по Катыни: «Katyn. Dokymenty Zbrodni». Их просто проигнорировали. Это умолчание скрывает недостоверный характер идентификации тел и документов в немецком докладе», — констатировал американский исследователь (Гровер Ферр. Тайна Катынского расстрела: доказательства, решение. Изд. Кормушкин М.В., 2020. С. 132).
В конце 1980-х годов применённая нацистами «методика» была взята на вооружение поляками. И вскоре оказалось, что она способна творить чудеса. Например, её применение позволило обнаруживать на месте раскопок в Козьих Горах (Катыни) даже обрывки газет, квитанции и письма, которые хорошо сохранились, пролежав в земле более полувека! Причём такие «счастливые» находки стали встречаться польским «археологам» везде, где бы они ни появлялись: в Катыни, Медном или Пятихатках!
Особую досаду у Геббельса вызвали обнаруженные в Козьих Горах (Катыни) гильзы немецкого производства калибра 6,35 и 7,65 мм. Это свидетельствует о том, что поляки были убиты из немецких пистолетов. На вооружении Красной Армии и войск НКВД оружия таких калибров не было.
Список вопросов и несуразностей, которые игнорируют сторонники геббельсовско-польской версии, можно продолжить...
9-я могила — ключ к разгадке
12 апреля 2000 года и.о. президента России Владимир Путин сообщил в телефонном разговоре президенту Польши Александру Квасьневскому о том, что за пределами Катынского мемориала обнаружены неизвестные польские захоронения.
Захоронение, которое не вскрывалось ни немцами в 1943 году, ни комиссией академика Николая Бурденко в 1944-м, принято называть 9-й могилой. Она находится в 500 метрах от польского мемориального кладбища.
Варшава отреагировала мгновенно. Уже на следующий (!) день, 13 апреля 2000 года, в 57-ю годовщину заявления Геббельса по Катыни, супруга президента Польши Иоланта Квасьневская возложила цветы на 9-ю могилу.
Казалось бы, после обнаружения могилы №9 надо было создать российско-польскую или российско-польско-германскую комиссию, провести эксгумацию тел и наконец-то поставить точку в затянувшихся спорах о виновниках трагедии. Увы, этого не произошло. С тех пор минуло уже более 24 лет. Всё это время никакого интереса к 9-й могиле Варшава больше не проявляет, словно там лежат поляки «второго сорта»! Хотя ещё в апреле 2011 года Владислав Швед предоставил информацию о 9-й могиле нескольким польским журналистам, в том числе Марцину Смяловскому («Польское телевидение»), Анджею Заухи (TVN24), Ежи Мальчыку (ПАП), Юстине Прус (Rzeczepospolita). В Открытом письме от 17 апреля 2011 года польскому режиссёру и Сопредседателю польско-российского форума гражданского диалога Кшиштофу Занусси Швед поинтересовался: «Почему польская сторона не стремится проверить сведения о выявленных в последние 10 лет неизвестных польских захоронениях в районе Катыни?» Ответа на этот вопрос у Занусси не нашлось. Причём не только у него, но и у официальной Варшавы, и у всего польского народа.
Большая роль в изучении истории Польши XX века, в разработке и проведении исторической политики (в том числе монументальной) принадлежит Институту национальной памяти (ИНП). К 2015 году в нём, по данным доктора исторических наук Ларисы Семёновны Лыкошиной (скончалась в 2017 году), трудилось около 2,5 тысячи человек, а годовой бюджет превышал 100 млн долларов. В 2016 году в структуре ИНП было создано Бюро поисков и идентификации, задачами которого стали археологические работы по поиску останков погибших граждан Польши. Останками лежащих в 9-й могиле поляков ИНП почему-то не интересуется. Показательно, что при упоминании 9-й польской могилы сторонники геббельсовско-польской версии, как правило, морщатся и говорят, что впервые о ней слышат. Потом обещают быстро разобраться. Однако сообщать о результатах своих «разбирательств» эта вертлявая публика явно не спешит.
В данном случае молчание — громче любых слов. Оно ясно свидетельствует о том, кому не нужна правда о Катыни. Как считал Сергей Стрыгин, результаты эксгумации останков из могилы №9 могут до основания разрушить всю геббельсовско-польскую версию катынской трагедии.
