| < Предыдущая | Следующая > |
|---|
Итальянский философ, экономист и эссеист Владимир ДЖАККЕ в беседе с собственным корреспондентом «Правды» в странах Западной Европы Андреем ДУЛЬЦЕВЫМ
В нынешнем октябре исполнился 31 год так называемому объединению Германии. Джакке (родился в 1963 году) исследует вопросы финансовой и политической экономии, экономической истории и философии. Его книга об аннексии Германской Демократической Республики ФРГ «Аншлюс», опубликованная в Италии в 2013 году, переведена на четыре языка.
— Товарищ Джакке, ваша книга о «воссоединении» Германии — фактическом присоединении Германской Демократической Республики к ФРГ — называется «Аншлюс». Почему вы выбрали именно это название?
— Термин этот в отношении событий в бывшей ГДР и ФРГ на сломе 1980—1990-х был придуман не мной. В 2010 году, по случаю двадцатой годовщины «воссоединения» Германии, бывший премьер-министр земли Бранденбург социал-демократ Маттиас Платцек спровоцировал скандал, заявив: «В то время вместо равноправного объединения было стремление к быстрому аншлюсу ГДР. (…) Этот «аншлюс» повлёк за собой многие социальные перекосы в нашей стране после 1990 года».
Конечно, в термине «аншлюс» есть что-то неблаговидное, ведь именно так назывался захват Австрии гитлеровским третьим рейхом в 1938 году (нацисты, кстати, тоже говорили о «воссоединении»). Не случайно те, кто хотел побыстрее завершить «воссоединение» в 1990 году, избегали этого термина. Слово «аншлюс», как позже признался политик от консервативного Христианско-демократического союза Герхард Халлер, «было табуировано из опасения, что такая лексика нанесёт огромный ущерб духу оптимизма в ГДР».
В интервью 19 марта 1990 года Вольфганг Шойбле также назвал «аншлюс» «неправильным термином». Однако во время переговоров с делегацией ГДР по Договору об объединении он, как глава западногерманской делегации, ясно дал понять: «Люди добрые, речь идёт о присоединении ГДР к Федеративной Республике, и не о чём ином... То, что здесь происходит, не является объединением двух равных государств». А в своей книге о переговорах по договору, опубликованной в 1994 году, он пишет, что Гюнтер Краузе — глава делегации ГДР — понравился ему, так как «Краузе никогда не изъявлял желания сохранить хоть что-то из старой ГДР в новой Германии».
Поэтому аннексия ГДР и её полное растворение в составе ФРГ были изначальной целью, и именно так было осуществлено объединение. Но именно эта быстрая и полная политическая аннексия ГДР подорвала экономическое присоединение ГДР к ФРГ.
— Что представляла собой ГДР в экономическом плане в 1989 году? Каковы экономические показатели Восточной Германии сегодня?
— 21 июня 1990 года оба парламента ратифицировали Договор о валютном союзе Германии. Во время дебатов в бундестаге министр финансов Вайгель утверждал: «Почти все экономические эксперты считают вероятным огромный скачок экономики ГДР в ближайшие годы. В течение нескольких лет производительность экономики ГДР, а вместе с ней доходы и социальные выплаты могут удвоиться».
По сей день этого не произошло. Напротив, непосредственное влияние экономического объединения на Восточную Германию можно суммировать в нескольких цифрах. С 1989 по 1991 год валовой внутренний продукт на территории ГДР рухнул на 44%, промышленное производство — на 67%; соответственно, число занятых сократилось более чем на 2 миллиона человек: с 8,9 миллиона в 1989 году до 6,8 миллиона в 1991-м. Ни в одной стране Восточной Европы худших показателей не было.
Затем началось восстановление, но оно было далеко от экономического чуда. Валовой внутренний продукт на жителя в восточногерманских землях достиг примерно 70% от западногерманского уровня в 2020 году, то есть через 30 лет после объединения (с учётом Берлина это составило бы 77%, но показатель неточен, так как здесь включена и бывшая западная часть города). Это следует из последнего ежегодного отчёта о динамике объединения. Всё это можно резюмировать словами восточногерманского писателя Маттиаса Крауса: «Развитая индустриальная страна была отброшена на стадию, где административное управление, ремёсла, торговля и туризм играют экономически доминирующую роль. Другими словами, ГДР была отброшена на доиндустриальную стадию. (…) Во многих районах Восточной Германии прошла массовая деиндустриализация. (…)».
— В вашей книге вы анализируете экономические и политические последствия аннексии ГДР. Вы определяете валютный союз и введение западной марки в ГДР как один из центральных элементов. Почему?
— Это задало курс на быструю политическую аннексию ГДР, с одной стороны, и одновременно на уничтожение экономики ГДР как таковой — с другой. «Валютный союз» означал перенесение всей экономической системы ФРГ единым блоком на ГДР. Но это повлекло за собой как минимум две проблемы. Во-первых, это был сам «валютный союз»: его внезапное внедрение, без переходного периода, что лишило ГДР инструментов денежно-кредитной политики. Она не могла девальвировать свою валюту для повышения конкурентоспособности. Первая проблема была усугублена второй: курс конвертации был абсолютно неадекватным и равносильным абсурдной переоценке валюты.
Это произошло по простой причине: поскольку марка ГДР не была конвертируемой валютой, в торговле между ГДР и ФРГ использовался коэффициент пересчёта для измерения относительной стоимости двух валют. В 1988 году этот коэффициент составлял 1 к 4,44. Практически, одна западногерманская марка стоила больше четырёх восточногерманских, и именно в таком соотношении велась внутригерманская торговля. Таким образом, валютный союз означал, что цены на товары из ГДР должны были вырасти за одну ночь едва ли менее чем на 350%!
Это в свою очередь имело легко предсказуемое последствие: в момент валютной реформы компании ГДР потеряли всякую возможность конкурировать с западными, и их продукция исчезла с рынка в одночасье. Именно об этом заявил Карл Отто Пёль (после своего ухода в отставку с поста главы бундесбанка) в германском парламенте в декабре 1993 года: «Введение буквально в одночасье западной марки в ГДР имело, конечно, эффект массовой переоценки всех требований и обязательств». В результате «в чисто денежном выражении предприятия ГДР стали неконкурентоспособными». Пёль заключает: «Это был курс, который не может выдержать ни одна экономика».
Таким образом, «цветущие края», обещанные канцлером Колем на востоке, превратились в «растрату и уничтожение ресурсов, невиданные в мирное время», как позже заметила Криста Люфт, министр экономики ГДР того времени. Даже ведущая немецкая деловая газета «Хандельсблат» объяснила своим читателям, что случилось бы с молодой Федеративной Республикой, если бы она подверглась «шоковой терапии», как ГДР: «Если бы Федеративная Республика Германия в 1948 году вступила в экономический и валютный союз с США по курсу западногерманской марки к доллару 1 к 1, то план Моргентау, предусматривавший экономическое уничтожение Германии, действительно бы осуществился» (если бы для полностью девальвированной рейхсмарки в 1948 году установили обменный курс к доллару США 1:1, то экономика Западной Германии не взлетела бы, а рухнула. — А.Д.). Чтобы проиллюстрировать этот аргумент, напомним: план, предложенный министром финансов США Генри Моргентау в 1944 году (и отменённый после войны), предусматривал полную деиндустриализацию Германии и её превращение в аграрное государство.
— Каковы были последствия валютного союза и «воссоединения» Германии для Европы?
— Во-первых, благодаря аннексии ГДР Германия вернула себе роль политического (и экономического) центра в Европе, которую она утратила после поражения во Второй мировой войне, что в корне изменило баланс сил.
Во-вторых, существует связь между единством Германии и Европейским валютным союзом. Но это сложные взаимоотношения.
С одной стороны, единство Германии ускорило процесс европейской интеграции. 4 октября 1990 года, когда прошло менее 24 часов после торжественного провозглашения единства Германии, Жак Аттали, советник Франсуа Миттерана, отметил в своём дневнике решение французского президента «растворить» Германию в политическом союзе Европы. Платой за восстановление единства Германии должна была стать европейская интеграция, в которой Германию будут держать в узде. Европейская единая валюта была важной частью этого плана.
С другой стороны, именно единство Германии и его последствия поначалу притормозили европейскую интеграцию и особенно валютный союз. Именно высокие процентные ставки, навязанные Германией Европе (для привлечения большего капитала и финансирования объединения), привели к тому, что итальянская лира и британский фунт стерлингов покинули европейскую валютную систему в 1992 году.
В 1999 году проект евро был всё-таки запущен, но имел не те последствия, на которые рассчитывало французское правительство: Европейский центральный банк стал своего рода континентальным бундесбанком, а неолиберальная (и меркантилистская) немецкая финансовая ортодоксия возобладала в Европе. Таким образом, вместо европейской Германии мы получили немецкую Европу.
— Какова предыстория политико-правовой делегитимации ГДР как «неправового государства»? Насколько позиционирование ФРГ как «абсолютной демократии» является тоталитарным?
— Несколько лет назад известный немецкий юрист Эрнст-Вольфганг Бёкенфёрде, незамеченный в симпатиях к коммунистам, однозначно отверг огульное осуждение ГДР как «неправового государства»: это было, согласно его суждению в статье во «Франкфуртер альгемайне цайтунг», «искажением реальности с политическим умыслом». Намерение состоит в том, чтобы демонизировать ГДР, как объяснил Вольфганг Випперманн в своей книге «Демонизация в сравнении: ГДР и третий рейх». За последние 30 лет неоднократно доказывалась ошибочность этого совершенно несостоятельного уничижительного обозначения ГДР как «диктатуры СЕПГ», а также политического злоупотребления архивами госбезопасноcти ГДР (сейчас мы знаем почти всё о деятельности министерства государственной безопасности ГДР, но крайне мало о деятельности западногерманской разведки БНД, основанной старым нацистом Рейнхардом Геленом и возглавляемой им до 1968 года).
Такое отношение справедливо воспринимается подавляющим большинством бывших граждан ГДР как несостоятельное, искажающее действительность и унизительное. Столь же несостоятельны претензии ФРГ на установление «стандарта демократии» в мировом масштабе.
— Какое влияние аннексия ГДР оказала на сдвиг немецкого общества вправо? Была ли аннексия ГДР направлена на то, чтобы заклеймить коммунистов и социалистов как «преступников»?
— Сдвиг вправо был очевиден очень рано на уровне экономической политики. Основной Закон Федеративной Республики допускает множественность форм собственности. Конституция ФРГ в принципе нейтральна по отношению к ним и предусматривает, что использование частной собственности должно «одновременно служить общему благу». Но в Договоре о валютном, экономическом и социальном союзе, подписанном 18 мая 1990 года и являющемся правовой основой валютного союза Германии, этот баланс утрачен.
В нём говорится: «Основой экономического союза является социальная рыночная экономика как общий экономический порядок». Но затем следует другой пассаж, который резко ограничивает горизонт возможностей даже в сравнении с Основным Законом: «Экономический союз определяется частной собственностью». Министр финансов ФРГ Вайгель в статье в газете «Байернкурир» от 29 сентября 1990 года обосновал приоритет частной собственности следующим образом: «Одной из важнейших задач обновления социальной рыночной экономики является ограничение участия государства в компаниях на конкурентных рынках несколькими хорошо обоснованными исключительными случаями».
На политическом уровне можно упомянуть атаку Шойбле на так называемый предписанный антифашизм в ГДР: этим была обесценена необходимость чёткой позиции против фашизма — преуменьшена (совершенно ясная и жёсткая) поддержка, которую ФРГ оказывала бывшим нацистским военным преступникам и экономической элите национал-социализма (не секрет, что крупные семьи немецкого капитала, которые поддерживали и финансировали нацизм и извлекли значительную прибыль в 1933—1945 годах, в основном остались нетронутыми после войны). Уравнивание национал-социализма и коммунизма идёт в том же направлении.
Такое уравнивание имеет явное преимущество для сторонников нацизма: оно позволяет отодвинуть на второй план тот факт, что, как при нацизме, так и в западноевропейских «либеральных демократиях», преобладают всё те же капиталистические отношения собственности. Последствием такого уравнивания нацизма и коммунизма стала демонизация последнего и обеление первого. Как известно, такое уравнивание недавно было поддержано Европейским парламентом. Это не только оскорбляет народы бывшего Советского Союза, но и противоречит элементарной исторической истине.
— В вашей книге вы пишете, что граждане ГДР были экспроприированы. В какой степени политика созданной ФРГ структуры «Тройханд» (ведомства, управлявшего имуществом ГДР по поручению Западной Германии) стала предвестником политики «тройки» ЕС в отношении Греции?
— «Тройханд» войдёт в историю как орган самой массовой и быстрой приватизации: созданный в 1990 году, он прекратил свою деятельность в конце 1994-го, объявив о завершении своей миссии.
Примечательно то, что изначально это ведомство должно было консолидировать государственную собственность в ГДР и привести в соответствие с западногерманским законодательством форм собственности в республике. Его целями изначально была не приватизация государственных предприятий, а реорганизация и защита государственной собственности в связи с предстоявшей работой в капиталистических условиях.
Однако 17 июня 1990 года в Народную палату ГДР был внесён новый закон о «Тройханде», который был принят в спешке всего за две недели до введения новой единой валюты. Его название говорит само за себя: «Закон о приватизации и реорганизации активов, находящихся в народной собственности». Чтобы избежать недоразумений, закон начинается преамбулой: «Народная собственность подлежит приватизации». По факту народная собственность ГДР была передана Западной Германии в качестве залога за введение марки ФРГ на территории ГДР.
Это вызвало протест многих народных депутатов ГДР. В частности, член Народной палаты ГДР Гюнтер Ноке заявил о «беспрецедентной экспроприации целого народа» и добавил: закон о «Тройханд» предполагает ликвидацию компаний, имея в виду, что их намеренно доведут до банкротства и распродадут». Довольно точное описание того, что случилось позже на практике.
Название «Тройханд» стало синонимом некомпетентности и коррупции, символом разрушения промышленного потенциала ГДР. Одно упоминание названия этого учреждения по сей день вызывает ненависть миллионов восточных немцев.
С экономической точки зрения приватизация экономики ГДР заключалась в гигантском уничтожении промышленного потенциала страны. Размер государственной собственности, подлежащей приватизации, был оценён президентом «Тройханд» в октябре 1990 года в 600 миллиардов марок. Когда в 1994 году «Тройханд» прекратил свою деятельность, ФРГ получила в наследие от своего ведомства негативный баланс на сумму более 400 миллиардов.
То, что происходило на Востоке, не было ни промышленной консолидацией, ни отказом от устаревших отраслей в пользу новых технологий и секторов. Это была жёсткая деиндустриализация в масштабах, доселе неизвестных в послевоенной Европе: огромная девальвация и физическое уничтожение основного капитала, сопровождавшееся обесцениванием человеческого капитала.
Несмотря на эти ужасающие результаты, во время кризиса 2009 года со всей серьёзностью было выдвинуто предложение о возобновлении модели «Тройханд».
На этот раз речь шла о трастовом фонде (фактически управляемом государствами-кредиторами), в который будет передана вся государственная собственность в кризисной стране, чтобы её можно было без труда приватизировать. Это должно было уменьшить долг, «оживить экономику и сделать её эффективной», как говорили в то время. В 2015 году эта модель была применена в Греции при продаже государственных гидротехнических сооружений, морских портов, аэропортов и недвижимости.
— В какой степени немецкая модель жёсткой экономии, основанная на низких зарплатах, служит негативным примером для её европейских соседей?
— Для начала общее замечание: одна нить связывает «шоковую терапию», которой подверглась экономика Восточной Германии, с неолиберальными реформами канцлера Шрёдера и требованиями «Тройки», которые должны были выполнить страны Южной Европы после кризиса 2009 года. Рецепты всегда одни и те же: массовая приватизация и сокращение заработной платы. Стратегии жёсткой экономии, предложенные в Европе, объединили в себе оба элемента. Они были направлены на «оздоровление государственного бюджета», которому уделялось первостепенное внимание, включая как продажу государственных активов, так и сокращение социальных пособий и пенсий (которые можно рассматривать как косвенные компоненты заработной платы); кроме того, так называемые «структурные реформы» (которые ЕЦБ, МВФ и Европейская комиссия рекомендовали правительствам для сопровождения политики жесткой экономии) подразумевали «реформы рынка труда», направленные на снижение прямой заработной платы.
Основное противоречие заключается в том, что эта политика не работает, по крайней мере, по двум причинам. Первая — довольно проста: стратегия, направленная на снижение заработной платы, предполагает, что другие не будут придерживаться той же стратегии. В противном случае развивается гонка, которая заканчивается всеобщим обнищанием. Вторая причина отражена в истории Греции, Италии и т.д. в условиях политики жёсткой экономии: если я провожу жёсткую бюджетную политику в кризисной ситуации, то падает не только реальная заработная плата, но и наносится удар по внутреннему спросу, что приводит к банкротству многих компаний, которые в противном случае могли бы удержаться на плаву. Таким образом, это не только не повышает производительность труда, но и разрушает производственный потенциал. И, следовательно, замедляет будущий рост.
— В 2011 году, незадолго до президентских выборов, во Франции прокатилась волна публикаций против и прогерманского президента Николя Саркози, и претензий Германии на гегемонию в Европе. Франсуа Олланд в ходе предвыборной кампании обещал сделать Францию противовесом Германии в рамках ЕС. Однако Олланд, как и его преемник Макрон, продолжили политику, ползущую в хвосте у Германии. Чем это объяснить?
— Олланд, а затем и Макрон вооружились неолиберальным опытом реформ канцлера Шрёдера 2003—2004 годов. Заключив «Ахенский договор», Макрон поддался иллюзии франко-германского лидерства в ЕС. Тем самым он выдавал желаемое за действительное, так как Франция экономически в разы слабее Германии. Конечно, Франция обладает значительными позиционными преимуществами благодаря своей политической близости к Германии. Даже промышленное сотрудничество в определённых областях трудно игнорировать. Однако правда заключается в том, что Франция страдает от сильного торгового дефицита, в то время как для Германии характерно обратное. Это не является хорошей предпосылкой для равноправного партнёрства.
— Существуют ли в настоящее время силы внутри и за пределами Европы, которые могут сдержать Германию?
— Как я уже сказал, сегодня мне трудно воспринимать Германию как неоспоримого правителя Европы. В любом случае было бы весьма целесообразно внести больше баланса в отношения с ЕС. Для этого три крупнейшие экономики ЕС после Германии (Франция, Италия и Испания) должны разработать общую стратегию, по крайней мере в отношении так называемого Пакта стабильности и роста, который на деле оказался пактом нестабильности и рецессии. Только в результате приостановки действия этого пакта ЕС смог что-то предпринять в отношении кризиса, связанного с COVID-19. Было бы грубой ошибкой вернуться к прежнему стилю правления после кризиса. Если такой ошибки удастся избежать, то станут возможными и более сбалансированные отношения внутри ЕС.
— Опасаетесь ли вы — после экономической экспансии Германии в Европе и участия бундесвера в многочисленных зарубежных миссиях — активной военно-политической экспансии ФРГ в ближайшие несколько лет?
— Я не вижу в этом одной лишь «немецкой» угрозы. Более вероятным — и более опасным, на мой взгляд, является растущее военно-техническое сотрудничество Франции и Германии с целью создания «европейской» армии, сил быстрого реагирования ЕС и т.д. Создание франко-германского военно-промышленного союза, прикрытого европейским флагом, представляет серьёзную опасность не только для мира. Он может быть использован, в частности, для того, чтобы попытаться воплотить в жизнь проект европейского супергосударства — без права голоса народов Европы.
