| < Предыдущая | Следующая > |
|---|
Заместитель мэра Парижа по вопросам жилищной политики Ян БРОССА в беседе с собственным корреспондентом «Правды» в странах Западной Европы Андреем ДУЛЬЦЕВЫМ о деде Бросса — советском разведчике Маркусе Клингберге, о жилищной политике Парижской мэрии и о президентской кампании кандидата от Французской коммунистической партии (ФКП) Фабьена Русселя
Ян Бросса — член Французской коммунистической партии с 1997 года, депутат Парижского совета с 2008 года, а с 2014-го — заместитель мэра Парижа Анн Идальго. С 2018 года Бросса является пресс-секретарём ФКП. На европейских выборах 2019 года Бросса возглавлял список компартии. Начальник избирательного штаба кандидата на президентских выборах от ФКП Фабьена Русселя. Ян Бросса — внук советского разведчика в Израиле Маркуса Клингберга. В 2016 году Бросса опубликовал книгу об истории своей семьи «Шпион и ребёнок».
— Что сподвигло вас к публикации книги «Шпион и ребёнок»?
— В 2008 году меня избрали депутатом в Парижский совет. Сразу после моего избрания некоторые люди стали рассказывать историю моей семьи. Я решил рассказать эту историю сам. Я не хотел, чтобы кто-то искажал правду или давал предвзятое представление о том, какой была моя семья. В то время мой дед был ещё жив и моя мама тоже. Я решил взяться за перо, чтобы рассказать эту историю сам. Опыт моей семьи, безусловно, оставил след в моей жизни и во многом способствовал моей политической приверженности коммунистической партии, которая выковала мои ценности и мой боевой дух.
— Жизнь вашего деда — яркое свидетельство против лживой пропаганды правых, утверждающих, что «коммунизм равен нацизму». Что привело его в коммунистическое движение, что сподвигло его переехать в СССР?
— Мой дед был польским евреем из очень скромной семьи, очень религиозной. В его семье были раввины. Он был одарённым ребёнком, усердно учился, а когда впервые вошёл в университетскую аудиторию, там были ультраправые студенты, которые указали еврейским студентам, какие скамьи в зале те должны занять. Студенты-коммунисты заявили националистически настроенным студентам, что подобная дискриминация недопустима. Это была первая встреча моего деда с коммунистами. Затем он сблизился с польскими коммунистами и стал отдаляться от религии. В своих воспоминаниях, которые он написал незадолго до публикации моей книги, он рассказывает, как мой прадед заявил ему однажды в шутку: «Ты будешь раввином не для евреев, а для коммунистов».
Когда нацистская угроза приблизилась, прадед сказал моему деду: «Если кто-то и выживет, то это должен быть ты». Он рекомендовал моему дедушке уехать в СССР. В 1940 году мой дед выехал в Советский Союз и, как только началась война, вступил в ряды Красной Армии. Всё это объясняет дальнейшую историю моего деда. В СССР моего деда Маркуса Клингберга приняли с распростёртыми объятиями: он смог получить высшее медицинское образование, сражался с нацистами. Именно в СССР он вступил в партию большевиков. И до конца своей жизни, а прожил он долго, мой дед чувствовал себя глубоко обязанным Советскому Союзу. В течение всей своей последующей жизни он был предан тем, кто не только протянул ему руку помощи, но и позволил сражаться против убийц его семьи. Когда война закончилась, он вернулся в Польшу, увидел, что почти вся его семья, отец, мать, были депортированы в нацистские концлагеря. История моего деда — это история верности, что может показаться парадоксальным для шпиона, но это прежде всего история верности Советскому Союзу.
— В самом начале, когда в 1948 году было образовано государство Израиль, ваш дед поддержал его создание. Чем был вызван его разрыв с политикой израильских властей?
— Как и многие евреи левого толка, мой дед изначально очень положительно относился к созданию Израиля. Более того, Советский Союз был первым государством, признавшим государство Израиль, когда оно было основано. У моего деда были большие надежды на построение социалистического Израиля. Но, наблюдая за участью арабского населения в Израиле, он вскоре изменил своё мнение. Его также разочаровало принятие израильским правительством проамериканских позиций в ходе «холодной войны». Иллюзии моего деда рассеивались из-за разрыва между теми надеждами, которые он возлагал на создание государства Израиль, и реальностью — политикой, проводимой различными израильскими правительствами.
— Несмотря на печальный опыт вашего деда, считаете ли вы, что у прогрессивных сил в Израиле есть шанс на положительные изменения в ближайшие годы?
— В краткосрочной перспективе? Я восхищаюсь израильскими коммунистами, которые любой ценой борются за сохранение прогрессивных ценностей в стране, в которой наблюдается крен в сторону крайне правых сил. Тем не менее они борются и не сдаются. Ситуация остаётся очень сложной. И те, кто полагал, что появление Беннета во главе правительства может стать прогрессом, находятся в растерянности, поскольку он является крайне правым в той же мере, что и бывший премьер Беньямин Нетаньяху.
Я часто думаю о том, как мой дед оценил бы эту ситуацию. Он пришёл бы в отчаяние от состояния израильских левых, включая тот факт, что почти все израильские левые силы участвуют в правительстве Беннета, это во многом говорит об их отказе от реального поиска мирного процесса. К счастью, израильские коммунисты решили остаться в оппозиции и продолжают бороться против этой политики. Это сложный, но единственно возможный путь.
— Что вас больше всего привлекает в биографии вашего деда?
— В истории моего деда есть две вещи, которые меня восхищают. Во-первых — его преданность. Мой дед никогда не забывал, что Советский Союз сделал для него. В этом мире так много неблагодарных людей, что такая преданность меня очень впечатляет.
Во-вторых, невероятная боевая выдержка моего деда. Я знал его в печальные годы. в некотором смысле. Я не знал своего деда, когда он занимал высокие должности в Израиле, был заместителем директора научного института, профессором университета. Я познакомился с ним, когда он был за решёткой, так как он попал в тюрьму, когда мне было три года. И что меня восхитило, так это его способность сопротивляться, способность продержаться пятнадцать лет в тюрьме, выстоять, несмотря на ухудшившееся здоровье.
Когда моего деда посадили в тюрьму, все, включая нашего адвоката, говорили, что его вынесут оттуда «вперёд ногами». Но мой дед боролся за своё освобождение с дьявольской силой. Через пятнадцать лет его освободили. Его поместили под домашний арест в нечеловеческих условиях, после чего он переехал в Париж, где дожил до 96 лет.
Что меня впечатляет в моём дедушке, так это его способность противостоять антисемитизму, войне, затем омерзительным и унизительным условиям содержания — и дожить до 96 лет. Эта способность к сопротивлению вызывает у меня восхищение.
— Она часто наблюдалась у людей, переживших нацистскую политику уничтожения…
— Я не могу представить, как эти люди нашли в себе силы, но это была сумасшедшая воля, чтобы выжить, и способность начать всё сначала. Пережить войну, потеряв всю семью, начать жизнь заново в Израиле… Стать ведущим специалистом, чтобы затем попасть в тюрьму, — это, несомненно, очень сложная жизнь, которая заставляет задуматься о тех испытаниях, которые могут выпасть на долю человека. Безусловно, мой дед мне подал пример борьбы. Ежедневная борьба ничто по сравнению с теми трудностями, которые могут быть у человека.
— До конца своих дней Маркус Клингберг оставался коммунистом.
— Мой дед не родился коммунистом, он вырос не в семье коммунистов, а в очень религиозной атмосфере. Но умер он коммунистом. И развал Советского Союза никак не повлиял на его коммунистические убеждения, так же как и его карьерный рост в Израиле никак не повлиял на его взгляды, иначе он не стал бы заниматься шпионажем в пользу Советского Союза. Коммунистом его сделала в юности встреча с коммунистами, после которой он никогда не расставался с ними.
— Поговорим о современном положении коммунизма в Европе. Исторически примечательно, что капитализм, прежде чем обосноваться окончательно, несколько раз терпел поражение, потому что переход к последующей исторической формации проходит неравномерно и поэтапно. Население стремится порой вернуться к старым схемам социального поведения. Мне кажется, что в некотором понимании мы переживаем подобное с развалом СССР и повсеместным подъёмом правых и либеральных, антикоммунистических сил, которые питают ностальгию по «дореволюционной эпохе». Сколько времени понадобится, чтобы социализм вернулся и коммунисты смогли доминировать в политических дебатах?
— Я не великий оракул: могу только надеяться и пытаюсь внести свой посильный вклад в меру моих скромных возможностей. То, что я наблюдаю на уровне моей должности в мэрии Парижа, наглядно доказывает: капиталистическая логика в жилищном строительстве во всех крупных мегаполисах мира сегодня поставлена под вопрос. Ещё несколько лет назад во многих европейских столицах власть имущие верили в то, что рыночные силы смогут решить проблему рынка жилья «саморегуляцией». В Великобритании фонд социального жилья был разграблен. И эта логика дерегулирования применялась тогда повсеместно.
Сегодня я знаю мало крупных муниципальных образований в Западной Европе, которые продолжают слепо следовать политике дерегулирования, потому что они видят: эта политика не только несправедлива, поскольку она вытесняет рабочий класс из больших городов, но и абсолютно неэффективна: в итоге ни медсёстры, ни учителя не могут себе больше позволить жить в мегаполисах, так как их зарплаты несопоставимо низки по сравнению с арендной платой. Это даёт повод надеяться. В столице Великобритании Лондоне, к примеру, городские власти планируют серьёзно расширить сектор муниципального и государственного жилья, что, безусловно, сложно, поскольку этот сектор был разграблен. Но у них есть это намерение: они планируют регулировать арендную плату, чтобы не позволять рынку в одиночку определять уровень цен.
— В настоящее время во Франции президентская кампания кандидата от компартии Фабьена Русселя после пятнадцати лет отказа коммунистов от участия в выборах приносит плоды, его популярность уверенно растёт, судя по опросам. Как вы объясняете его успех?
— Я возлагаю на него большие надежды. Думаю, что если у нас что-то получается, то это происходит по двум причинам. Во-первых, у нас отличный кандидат. Фабьен Руссель способен эффективно работать со СМИ, он хороший оратор, а это имеет значение в президентской кампании.
Во-вторых, и это самое главное, его предвыборная кампания была разработана на основе нашего анализа положения левых сил. Сегодня левые во Франции в совокупности представляют каждого четвёртого избирателя. Если говорить о рабочих и служащих, которые составляют 45% населения Франции, то они за левые партии голосуют ещё меньше. Большая масса рабочих и служащих сегодня в голосовании не участвует, а те, кто не воздерживается, голосуют за крайне правых. По понятным причинам это должно вызывать вопросы у коммунистов.
Наш анализ основан на том, что большинство левых политиков выражают интересы интеллектуальной прослойки крупных городов и пригородов. Мы же с Фабьеном Русселем решили обратиться к миру труда во всём его многообразии, не исключая, конечно, наш городской электорат. Мы решили обратиться к тем, кто живёт в сельской местности, к тем, кто живёт в так называемой периферийной Франции. Чтобы не ограничиваться 25% французов, которые сегодня продолжают голосовать за левых кандидатов, а обратиться к тем миллионам избирателей, которые начиная с середины 1980-х годов отказались от поддержки левых партий, либо перестав ходить на выборы, либо начав голосовать за крайне правых. Мы не ставим на них крест.
Я уверен: Руссель может одержать верх, потому что он единственный кандидат, кто проводит эту необходимую работу, кто не сетует на «плохих избирателей». Мы должны относиться с уважением к этим массам, объясняя им, почему мы считаем их политический выбор неправильным, но не пытаясь поучать кого-либо. В этом заключается работа, которую мы проводим с Фабьеном Русселем, и он прекрасно понимает её. Он депутат Национального собрания Франции от Па-де-Кале, живёт в городе с населением менее 20 тысяч человек, и сам факт, что он выходец из горняцкого региона, позволяет нам представить ту Францию, которую левые партии больше не представляют.
У Русселя есть своё политическое поле. Мы хотим воссоздать народное левое движение, которое не презирает народ, не читает лекции, а стремится предложить решения назревших проблем. В частности, экологи большую часть своего времени тратят на обвинения рабочего класса в том, что люди пользуются личным автотранспортом, что обычные французы должны жить в частных домах, что своим образом жизни они загрязняют окружающую среду… Это не выдерживает никакой критики, потому что те, кто загрязняет окружающую среду больше всего, — это крупные предприятия и богатейшие семьи. Наша же экологическая часть программы заключается в том, что капиталистическая логика как таковая лежит в основе этого экологического кризиса, а рабочие слои населения являются жертвами капитализма.
— В Париже ФКП в коалиции с Социалистической партией возглавляет городской совет начиная с 2014 года. Каковы основные проблемы Парижа? Каким коммунисты видят будущее города?
— Париж, безусловно, город очень богатый. Но в то же время там очень заметно неравенство. Это город, который, если мы не будем осторожны, может стать машиной для подавления и вытеснения не только бедных, но и среднего класса. Я заместитель мэра Парижа по вопросам жилищного строительства. И, на мой взгляд, жилищный вопрос в нашем городе является ключевым: как сделать так, чтобы такой город, как Париж, не превратился в гетто для богатых? Каким образом мы способны гарантировать, чтобы этот город, притягивающий как магнит спекулянтов всех мастей, смог в будущем продолжать обеспечивать жильём молодых студентов и рабочих? В этом и заключается моя деятельность: не допустить, чтобы город следовал исключительно логике рынка.
— Какие элементы жилищной политики являются для вас ключевыми?
— Выделю два элемента. Во-первых, социальное жильё. Оно не подчиняется логике рынка, потому что арендная плата за него примерно в два — четыре раза ниже рыночного уровня. В начале 2000-х годов в Париже было 13% социального жилья, а сегодня почти 24%. Это означает, что примерно каждый четвёртый парижанин сегодня проживает в муниципальном жилье. И наша цель — достичь 30% к 2030 году. Это сложно в таком городе, как Париж с его очень плотной застройкой. Здесь крайне мало земельных участков для строительства нового жилья, но, несмотря на это, нам удаётся расширять фонд, скупая частные здания в буржуазных районах на западе города и переформатируя их в социальное жильё. Мало кто знает, что в Париже каждая четвёртая квартира — социальное жильё, и это является небольшим предметом моей гордости. Именно благодаря этому в Париже есть место для рабочего класса. Если уничтожить социальное жильё, то рабочего Парижа больше не будет, всё просто.
Во-вторых, мы вмешиваемся в рынок, потому что, даже если в городе 25% социального жилья, 75% жилищного фонда находится в руках частников. Мы вмешиваемся по двум направлениям: во-первых, мы ввели систему ограничения арендной платы. То есть в частном секторе арендодатели не имеют права взимать арендную плату по произвольной ставке. Конечно, это не всегда легко воплотить на практике, потому что на законодательном уровне отсутствуют определённые механизмы контроля, но всё находится в развитии, и поэтому я уверен, что механизм будет дорабатываться.
Кроме того, в Париже мы боремся с проблемой, которая впервые появилась в Берлине, — это вопрос Airbnb (онлайн-площадки для размещения и поиска краткосрочной аренды частного жилья по всему миру, предназначенные исключительно для туризма. — Прим. ред.). Мы заметили, что развитие этой онлайн-площадки аренды жилья шло в ущерб квартирному фонду: спекулянты массово скупали квартиры, превращая целые здания в подпольные гостиницы. Поэтому мы создали инструменты регулирования, которых ранее не существовало, чтобы ограничить это явление.
Историческая справка
Маркус Клингберг (7 октября 1918, Варшава — 30 ноября 2015, Париж) — израильский учёный-эпидемиолог и инфекционист, осуждённый за шпионаж в пользу СССР. Кавалер ордена Трудового Красного Знамени. В 1935 году поступил в Варшавский университет на медицинский факультет. После вторжения Германии в Польшу 1 сентября 1939 года бежал в Советский Союз. Его родители и брат погибли в 1942 году в лагере смерти Треблинка. В СССР Маркус продолжил медицинское образование в Минске.
22 июня 1941 года вступил в Красную Армию, участвовал в Великой Отечественной войне, получил звание капитана медицинской службы, был ранен в правую ногу. После ранения был назначен начальником противоэпидемической части в городе Молотов. В июне 1943 года был направлен в аспирантуру в Москве по инфекционным заболеваниям и после освобождения Белоруссии был назначен главным инфекционистом БССР.
В 1948 году Клингберг с женой приехал в Израиль. Клингберг познакомился с профессором Давидом Эрнстом Бергманом, который начал создавать секретный институт в Нес-Ционе для разработки средств защиты от биологического оружия.
В 1983 году Клингберг в звании подполковника Армии обороны Израиля работал заместителем директора Института биологических исследований и заведующим кафедрой социальной гигиены и профилактической медицины в медицинской школе Тель-Авивского университета. Клингберг был арестован по донесению Бориса Красного, двойного агента под кодовым именем «Самаритянин», который был внедрён в Израиль КГБ СССР в 1972 году и перевербован ШАБАКом сразу после прибытия. В 1977 году КГБ попросил «Самаритянина» вызвать Клингберга на связь. Это и стало поводом для следствия и последующего ареста Клингберга. Он был арестован контрразведкой Шин Бет по обвинению в передаче секретной информации СССР. Его работа на советскую разведку продолжалась более двадцати лет.
В 1983 году на закрытом судебном процессе он был приговорён к пожизненному заключению, которое было заменено на 20 лет тюрьмы за измену родине и шпионаж, однако вплоть до 1991 года факт его ареста был в строжайшей тайне. Семья Клингберга хранила молчание. После выхода из тюрьмы в 1998 году Клингберг был переведён под домашний арест. По окончании срока заключения в 2003 году он выехал во Францию к семье. В последние годы жил в Париже в однокомнатной квартире. В 2006 году Клингберг совместно со своим израильским адвокатом написал книгу воспоминаний, которая была предварительно проверена израильскими цензорами на предмет отсутствия разглашения государственной тайны.
