Ростовский областной комитет КПРФ

Умар Марико — малийский левый политический деятель, ранее студенческий активист, соучредитель (совместно с Шейхом Умаром Сиссоко) и Генеральный секретарь коммунистической партии «Африканская солидарность за демократию и независимость», трижды — в 2002, 2007 и 2013 годах — баллотировался на пост президента страны. По образованию врач-хирург.

 

— Расскажите о том, как вы прошли стадию политизации, и о Мали восьмидесятых годов прошлого века. Что привело вас к участию в свержении режима Муссы Траоре?

— В середине восьмидесятых повсюду намечались признаки перемен... Но надежда умерла, не успев родиться: перестройка, инициированная партийной номенклатурой СССР, означала отказ от марксизма, а не от бюрократии, как многие наивно полагали. Фактически развал СССР и восстановление капитализма в бывших советских республиках предвещали тяжёлые времена для Африки, поскольку существование Советского Союза, следовавшего социалистическим курсом, препятствовало восстановлению колониализма.

Когда я учился в школе, мы имели дело с режимом Муссы Траоре, который мы считали проимпериалистическим диктаторским режимом, и я думаю, что Траоре несёт ответственность за неолиберальный поворот и потерю суверенитета. Нас было четверо товарищей, и мы основали нелегальную коммунистическую партию. Нашим примером были большевики, мы искали реальной конфронтации и дебатов. Поэтому я ушёл из университета и пришёл в политику в то время, когда студенческое движение в Мали набирало силу.

Среди прочего мы участвовали в создании Национального комитета демократических инициатив — первой политической организации в Мали, которая призывала к созданию многопартийной системы и свержению режима Муссы Траоре. Нашей моделью была ленинская «Искра», поэтому мы основали газету «Санфи», это было в 1984—1985 годах. Но это оказался фальстарт, и мы не представляли, какие силы привели в движение.

Это были представители студенческого движения, которое одержало верх после ухода военных, и я был членом Национального комитета демократических инициатив. Но через девять месяцев в комитете произошёл сдвиг вправо, и я ушёл в отставку. В оппозиции мы основали радиостанцию «Кайира», чтобы объединить общественность, которая стремилась к социалистическим переменам и критиковала неолиберальный курс правительства. Поэтому создание радиостанции стало продолжением нашей борьбы, в результате которой была основана партия SADI (Африканская солидарность за демократию и независимость) в 1996 году.

— Что изменилось в вашем анализе в момент создания новой партии?

— Для того чтобы мы могли идти по прогрессивному пути, нет смысла размышлять о социализме, он пока не стоит на повестке дня. Прежде всего мы должны создать основу африканской солидарности для модели демократии, понимаемой как народовластие и отличающейся от проимпериалистической неоколониальной модели. Мы считаем, что наша нынешняя независимость является формальной. К сожалению, сегодня в нашей стране крайне сложно проводить такие дебаты.

Если посмотреть на историческое развитие, то первое поколение наших революционеров изо всех сил стремилось к независимости — они понимали необходимость экономической деколонизации. Среди тех, кто работал над этим, были наш президент Модибо Кейта, президент Алжира Бен-Белла, Кваме Нкрума. Они пытались реально порвать с империализмом. Я встретился с первым алжирским президентом Бен-Беллой в 1996 году и беседовал с ним целую ночь. Бен-Белла рассказал мне, что Кейта в Мали, Ниерере в Танзании и он сам планировали создать совместную авиакомпанию и совместную морскую компанию для Африканского континента. Однако им не хватало экономической независимости, которая была необходима для запуска этих проектов.

Но в это время Мусса Траоре уже готовил государственный переворот против Модибо Кейты. С Муссой Траоре погибла идея западноафриканской солидарности. Оставалось только стремление к перманентным военным конфликтам с соседями, что облегчало французским империалистам задачу удерживать весь регион. Все экономические проекты, которые должны были связать Алжир, Мали, Гану и другие страны, провалились. Эти проекты были основаны на стремлении построить экономически независимый регион. Но все главы государств, которые работали в этом направлении, были свергнуты в результате военных переворотов.

— Играла ли малийская армия контрреволюционную роль?

— Что касается малийской армии, то с ней с самого начала были проблемы. Она была очень плохо организована. Я знаю, что между советниками Кейты существовали разногласия. В то время как одни выступали за профессиональную армию, которая была бы вне политики и действовала как каста, другие выступали против такого разделения армии и населения.

Демократическую армию нельзя создавать как банду наёмников, она должна быть связана с массой населения и находиться под строгим контролем. Французы также полагались на профессиональную армию. Модибо Кейта тоже в своё время испытывал трудности с принятием такой структуры народной армии, и я считаю, что Франция с самого начала навязала малийцам своё видение профессиональной армии.

Модибо Кейта, на мой взгляд, сильно недооценил вопрос о том, как организовать вооружённые силы. Согласно его логике, все, кто восстал против французского военного присутствия и хотел независимости, были хорошими: эти люди были в его понимании достойными малийцами, с которыми Модибо хотел строить социализм, и он принял малийскую армию такой, какой она была... Но существовала каста унтер-офицеров, которые отказывались сотрудничать, хотя и не выставляли это напоказ. Они сделали всё, чтобы малийская армия сохранила структуру колониальной армии, унаследованную от Франции.

В окружении Муссы Траоре были подпоручики, которые воевали во Французском иностранном легионе. Модибо Кейта набрал их для создания новой армии. Таким образом он хотел обеспечить будущее своего проекта. Но Мусса Траоре оставил в должности офицеров, которые позже выступили против него. Французы знали, что делали, работая через военных, и это было частью большой французской стратегии, направленной на возвращение власти в Африке, которая едва не ускользнула от них, на предотвращение экономической и политической независимости африканских стран и на ослабление пролетарского интернационализма, который исходил от Восточного блока.

Наши новые союзники были занозой в боку наших старых колониальных хозяев: одной из первых стран, признавших независимость Мали, была Германская Демократическая Республика, а Чехословакия стала первой страной, напечатавшей малийскую валюту. Советский Союз, Китай и Вьетнам также помогали нам строить заводы, они консультировали нас и присылали нам квалифицированных рабочих.

Модибо Кейта отправился во Вьетнам с миссией к Хо Ши Мину, опытному стратегу партизанской войны. И Хо Ши Мин поинтересовался у Модибо, как тот создавал свою армию. В ответ на рассказ Модибо Хо Ши Мин сказал: «Господин президент, так, как организована ваша армия, она не поддержит вашу революцию...» Это сбылось: малийская армия начала готовить свержение Модибо, как только он заявил о смене способа производства в стране. Из-за двух форс-мажорных обстоятельств — французской реконкисты в бывших колониях и ревизионизма, окончательно утвердившегося в Советском Союзе с конца 1960-х годов, — Модибо остался один. Вскоре после этого он был свергнут.

После прихода к власти Мусса Траоре частично пошёл на сближение с Францией, установил однопартийную систему с чрезмерно разросшимся полицейским аппаратом, оставив без внимания главный вопрос — изменение способа производства. Миссия Муссы Траоре была в этом отношении контрреволюционной, поскольку он подорвал все экономические достижения 1960-х годов. В результате возникли трудности роста во многих отраслях, структурные проблемы и дисбаланс в экономике. При Муссе Траоре были поставлены под вопрос реформы Модибо: единая школьная система, национализация, сельскохозяйственная политика.

Вот почему с середины 1970-х годов возникла напряжён-ность и набрало силу студенческое движение. Когда в 1979 году Мусса Траоре одержал победу над профсоюзным движением, поддержанным студентами и учителями, он получил абсолютную власть над малийским обществом. Но это была пиррова победа, потому что всего через несколько лет возникло новое движение сопротивления, которое невозможно было остановить... Когда социальные движения достигли своего пика в 1990-х годах, стало ясно, что многие люди запутались, что Франция всюду вмешивается и пользуется ситуацией.

— То есть падение Муссы Траоре сыграло на руку Франции?

— Когда весь мир восхвалял прогресс в Мали, это было не что иное, как успешная рекламная кампания французского финансового мира. Коммунистическая партия Бенина, которая собиралась прийти к власти, была ликвидирована одновременно с движением сопротивления в Мали. Наша политическая борьба, которую мы успешно вели, чтобы сместить режим Муссы Траоре, была сведена на нет Францией, и в результате Мали потеряла остатки своей автономии. Наша борьба только укрепила влияние Франции здесь. Франция взяла под полный контроль нашу армию и наших политиков.

В результате потери автономии рухнули системы образования и здравоохранения, которые были более или менее развиты при Муссе Траоре. Военные вернулись к власти и положили конец риторике режима Муссы Траоре о его заботе о «простых людях», неприкрыто навязывая неолиберальные и неоколониальные интересы при президентстве Альфа Конаре. Конаре пришлось принять политику реструктуризации Всемирного банка, олицетворяемую малийской буржуазией, военными, государственными служащими, лидерами бизнеса.

Чтобы получить поддержку, они продвигали профсоюзную аристократию, дабы подавить рабочее движение. Франция и Всемирный банк поддержали эту новую расстановку сил, которая нарушила национальную экономику и привела к краху административной системы: в отсутствие законов, регулирующих рынок, происходило стихийное и криминальное накопление капитала. Для ускорения этой трансформации, от которой транснациональные корпорации получили огромную прибыль, советники, назначенные Международным валютным фондом, сделали всё возможное, чтобы навязать нам структурные программы, которые окончательно парализовали национальное государство и поставили под вопрос единство Мали...

— Значит, конфликт на севере Мали уходит корнями в бесхозяйственность 1990-х годов?

— В географическом, политическом и этническом плане самым слабым звеном в Мали всегда был север. На географически отрезанном и исторически неразвитом севере страны люди были почти вынуждены взяться за оружие. Полная децентрализация и отсутствие администрации поставили на повестку дня старый спор, возникший ещё в 1963 году. Но вы должны понимать, что в 1963 году люди были полны надежд и большинство не было вовлечено в этнический конфликт, существовала солидарность.

Конечно, последовал жёсткий военный ответ Модибо Кейты, но без него конфликт не был бы разрешён. В 1990-х годах, когда военный ответ был очень слабым, а политический — нулевым, старый конфликт разгорелся с новой силой. Но он начинался не как этнический, а как конфликт между гражданами и государством. В то же время подобные события происходили и в других местах, пример тому — «Исламское государство» (запрещено в РФ) в Сирии... На Ближнем Востоке и в Афганистане также можно наблюдать стратегию использования мусульманской религии против коммунизма. Мали стала в некотором роде лабораторией для отработки этой стратегии в Африке, что является нашей бедой. Но если Мали рухнет, Алжир будет следующим...

— Можно ли сказать, что нынешний конфликт на севере Мали является следствием «арабской весны»?

— Прежде всего были демонстрации малийского народа против войны в Ливии. То же самое было и с Ираком: малийцы отстаивали уважение к международному праву. Тем не менее, по чисто экономическим причинам, в результате внутренних противоречий, вызванных децентрализацией экономики и упразднением государства, на севере страны возникло сепаратистское движение. Более того, помимо краха администрации, необходимо помнить и о крахе определённого светского подхода, от которого Мали выиграла благодаря Модибо Кейте, который сам был верующим, но выступал за религиозную свободу и отделение государства от религии.

Но крах этой светской идеи привёл к тому, что в Мали утвердились архаичные взгляды и коммунитаризм вместо классовой солидарности. Именно поэтому мы запустили новое демократическое и народное движение в декабре 2019 года. Мы выдвинули идею нового вида демократии, способного объединить наше общество на универсальной республиканской основе. Мы должны продолжить путь Модибо Кейты, с которого сбились в 1967 году.

— Правда ли, что Модибо Кейта считал «балканизацию» Западной Африки главной угрозой? Что помешало государствам Западной Африки сформировать конфедерацию, которая могла бы гарантировать этому богатому ресурсами региону процветание, как в Китае?

— Модибо был провидцем, но инициативы Модибо Кейты или Кваме Нкрумы были заблокированы из-за политического контекста и политических событий своего времени. Это правда, что они хотели создать единую социалистическую Африку. Они стремились к объединению всех прогрессивных панафриканских и антиколониальных сил. Создание республиканской модели и конституционного государства само по себе было результатом ожесточённой борьбы.

Что касается перспектив Китая, то нам не так повезло. Я считаю, что мы не можем копировать политику Китая в силу исторических различий в развитии, а не преобладающей коррупции и общей растерянности населения. Сегодня мы имеем дело с недоверием ко всем политическим партиям. А в Африке всегда существовала проблема аполитичных слоёв населения в результате неустойчивого социального положения, рабства, а также явлений, с которыми Китаю никогда не приходилось сталкиваться подобным образом. Конечно, Китай в то время тоже деградировал и был частично колонизирован, но Западная Африка систематически деградировала на заднем дворе Франции.

— Каковы перспективы классовой борьбы в Мали сегодня?

— Все прежние революционные усилия потерпели здесь неудачу, потому что в конечном итоге не было силы, которая могла бы воплотить надежды угнетённых слоёв населения. Социально-политические силы в Африке были подавлены в результате политики Всемирного банка на фоне государственного долга и финансовых требований. Капитализм настолько гибок, что атакует и подрывает стихийную солидарность народных масс и одновременно обыгрывает религиозные и этнические аспекты, чтобы посеять раздор.

Но всё это — часть диалектики, в рамках которой рабочее движение должно найти современные ответы на такое развитие. Мы должны создавать новые союзы, соответствующие нашей нынешней ситуации, оставаясь верными гуманистической философии Маркса и диалектическому методу, анализирующему развитие вещей в их противоречиях. Мы не являемся «религиозными коммунистами».

Многие малийцы возлагают свои надежды на военных, но это недальновидно, я иду против этого и имею на то свои веские причины. То же самое относится и к «джихадистам». Это люди, с которыми вы должны вести переговоры, вы должны попытаться убедить их: не их религиозных лидеров, а крестьян, которых вербуют джихадисты. Джихадизм — это результат социальной ситуации.

В обстановке деполитизации очень сложно построить партию. Но надо отдавать себе отчёт в том, что предложения нашей партии сегодня де-факто поддерживаются как некоторыми нашими военными, так и другими силами. Не стоит забывать, что наша партия появилась в 1991 году после свержения военного режима Муссы Траоре и что я лично призывал армию присоединиться к народу, но не брать власть. Тем не менее армия в Мали захватила власть вместо того, чтобы дать положительный ответ на требования народа. Это означает, что мы находимся в ловушке, потому что офицеры формируют военную аристократию во главе армии, которая не ставит перед собой задачу быть прогрессивной, а продаётся империалистам. Их политика сбивает народ с толку.

Иногда говорят, что Мали в некотором смысле «замужем» за Францией. Малийцы сегодня требуют развода, но для меня это не брак, а порабощение моей страны и отказ от нашего суверенитета... Поэтому если речь идёт о разрыве, то он не может быть осуществлён нашей буржуазией или нашими военными, а только марксистами, которые видят причинно-следственные связи. Сегодня мы имеем классовый конфликт, скрытый под видимостью религии.

Вот почему я призываю проанализировать ситуацию на севере Мали, принимая во внимание положение в Алжире, который не хочет, чтобы север нашей страны отделился. Однако проблема в том, что политики в Мали сегодня действуют не в интересах населения. Армия в Мали множит эти социальные противоречия — она далека от того, чтобы быть армией народа. Поэтому от нас зависит создание широкого движения всех прогрессивных сил. Это чрезвычайно сложная задача, тем более что у нас нет никакой поддержки: малийская армия находится на службе не у общественных сил, а у режима.

Одним из выходов было бы возрождение африканского интернационализма для поддержки друг друга, но левые силы в отдельных странах заняты своими национальными проблемами и им не хватает солидарности. Отношения с французскими коммунистами сегодня тоже очень слабые, каждый думает только о своих проблемах. Нам не хватает этой солидарности. Я не говорю о том, что обязательно нужна широкая поддержка коммунистов или социалистов — движение за мир, которое заинтересовалось бы Мали, уже было бы большим шагом вперёд. Люди здесь действительно испытывают симпатию к Путину, потому что их оттолкнул Горбачёв и последующая политика России, и теперь они считают Путина его противоположностью. Однако я считаю, что сотрудничество малийского правительства с Россией — это не более чем временный мезальянс, основанный на определённых сделках. Окажет ли Россия поддержку Мали в той степени, в которой она необходима малийцам?

Как мы можем построить движение за мир, которое включает в себя коммунистов, либералов и прогрессистов? Если бы у нас был ответ, мы бы пришли к власти как партия ещё в 2012 году. Мы должны суметь объединить социальные силы в Мали, но сегодня нам нужна международная солидарность движения за мир и левых партий. Когда я несколько лет назад приехал в Ялту, чтобы произнести речь о мире, у меня было ощущение, что меня не поняли в России. Более того, там были даже представители французских крайне правых партий. Прогрессивная Африка сегодня никому не нужна.