| < Предыдущая | Следующая > |
|---|
Эти строки посвящены одному из знаковых представителей русской советской литературы, написавшему своё самое знаменитое произведение — пьесу «Любовь Яровая», необычайно живо, с юмором и без ложного пафоса рассказавшую о героике большевиков в годы Гражданской войны.
Константин Андреевич Тренёв (02.06.1876 - 19.05.1945) — известный советский прозаик и драматург.
Константин Тренёв родился в семье бывшего крепостного крестьянина Андрея Кирилловича Тренёва. В поисках «вольной земли» семья перебралась из Харьковской губернии в Область Войска Донского, где обосновалась на хуторе Мокрая Журавка, вблизи железнодорожной станции Миллерово (ныне хутор Трёневка Ростовской обл.) Начальное образование получил в земской школе. В 1890-93 гг. учился в Донецком окружном училище в станице Каменская, затем в земледельческом училище под Харьковом. Был слушателем Донской духовной семинарии в Новочеркасске (1896—1899), потом в Духовной академии в Санкт-Петербурге.
В 1901-1903 годах учился в Петербургском археологическом институте. Вернувшись на Дон, Тренёв преподаёт русский язык, редактирует газеты, пишет первые рассказы, но, очевидно, слишком вольнодумствует: его переводят в Харьковскую губернию, оттуда - в Таврическую. В Симферополь он приезжает с женой Ларисой Ивановной и годовалым сыном Виталием, тоже будущим писателем, автором исторических и приключенческих морских романов. Вновь стал учительствовать в частных гимназиях, преподавал русский язык, литературу, педагогику, введение в философию. Из-под его пера в "Южных ведомостях" вышел не один десяток острых фельетонов, статей о просвещении, литературе вышел . Первая пьеса "От чего порвались струны" опубликована в 1910 году. Спустя два года "на местном материале" появляется повесть "Владыка", с описанием состоявшейся в феврале 1911 года в симферопольском соборе литургии с преданием анафеме Льва Толстого. Потом рассказ "Любовь Бориса Николаевича" - о Коктебеле, Максимилиане Волошине, ещё несколько произведений, и двухтомник, изданный в Москве, позволивший приобрести домик на бульваре Крым-Гирея. После революции Константин Тренёв возглавил школьный отдел Наркомата просвещения, в газете "Красный Крым" появлялись его статьи о необходимости усилить борьбу с неграмотностью, о проблемах и необходимости открытия новых школ и проблемах уже действующих. Он вновь преподаёт, теперь уже на рабфаке, и учится сам в Таврическом университете. Как писал в автобиографии, "прошёл курс высшей агрономической школы для пользы литературы, придя к убеждению, что бытописатель крестьянства должен серьёзно знать агрономию". В Крыму рождаются и идут с большим успехом на театральных сценах пьесы "Грешница", "Пугачёвщина", "Любовь Яровая", "Жена". С 1931 г. Тренёвы проживали в Москве, но Константин Андреевич часто приезжал на полуостров, работал на даче в Ялте. В годы войны вместе с другими писателями выехал в эвакуацию в Татарстан в г. Чистополь.
Из шестидесяти восьми лет, прожитых Константином Андреевичем Тренёвым, 145-летие со дня рождения которого приходится на первые июньские дни нынешнего года, двадцать два года он прожил в Симферополе. Сюда по разным адресам (то на улицу Гоголя, 3, то на Казанскую, 22) приходили письма из Италии от Максима Горького. Здесь он писал «Любовь Яровую» и раннюю повесть «Владыка» (прототипом главного героя архиерея Иннокентия стал архиерей Таврической епархии епископ Феофан Быстров), вызвавшую широкий общественный резонанс и негодование в церковных структурах, учительствовал в частной гимназии, преподавал на рабфаке, работал в Крымском отделе народного образования и руководил редакционно-издательской частью Крымиздата.
Заявивший о себе ещё до Великого Октября писатель наблюдал на крымской земле и за германской оккупацией полуострова, и за белым террором деникинцев, за отчаянным сопротивлением красных, за разгромом Врангеля, за героическим штурмом Перекопа и за окончательным установлением Советской власти в Крыму. Что и говорить, время то было судьбоносным, богатым на события противоречивые и стремительно менявшиеся.
Сомнения на счёт того, продолжать ли ему заниматься литературным трудом, не раз приходили к Тренёву, чей первый рассказ «На ярмарку» был напечатан в 1898 году в новочеркасской газете «Донская речь». «Да стоит ли мне заниматься этим делом? — спрашивал он у Горького в письме, датированном ноябрём 1911 года. — Не бросить ли? Если на основании того, что вы прочитали, затрудняетесь дать прямой ответ — подождём. Я вот напишу и представлю вам ещё одну-две вещицы. Только вопрос этот для себя мне давно уже пора решить. Ведь мне уже 35-й год, а я до сих пор не могу докарабкаться хоть до разряда маленьких литераторов, да всё же литераторов. Берусь за перо раз в неделю по праздничным дням, а взявшись, вижу, что язык деревенеет. А может быть, он и от природы таков. А тут ещё моя учительская служба — только погибель и душе, и здоровью».
Такие раздумья писателя не были ни случайностью, ни тем более результатом желания предстать перед Горьким этаким жалобщиком, кивающим на трудности, не дающие якобы возможности писать в полную меру своих сил. Да, писал Тренёв, если внимательно присмотреться ко всему его творческому пути, медленно и прерывисто. На то, конечно, помимо сугубо житейских, были и чисто творческие, и эмоционального характера обстоятельства: повышенная требовательность к себе, скрупулёзная вдумчивость, поиск собственных тем и героев, а также увлечение в молодые годы газетной работой.
Вместе с тем путёвку в профессиональную литературу Тренёву, как и многим другим литераторам того предреволюционного времени, дал именно Горький, проделавший огромную работу по формированию молодых сил русской, подлинно демократической литературы. В одном из тогдашних посланий не уверенному в своих возможностях автору он пишет: «Я не позволил бы себе говорить вам — вы литератор, даровитый человек — если б не был уверен в этом, если б крепко не чувствовал этого».
«Огромное значение в моей литературной биографии, — писал позднее Тренёв, — имел М. Горький, откликнувшийся с Капри на посланную ему вещь горячим сочувствием и изумительной лаской ободрявший меня в тяжёлые минуты. Полагаю, что без этих одобрений я едва ли начал бы серьёзно писать. Очень уж мало верил в свои силы…»
Вообще же в литературу Тренёв пришёл не совсем случайно. Уроженец маленького хутора Ромашово на Харьковщине, он — сын бывшего крепостного крестьянина, человека при этом деятельного и стремившегося к образованию, впитавший от отца любовь к русской истории и словесности, естественно, и сам потянулся к ней. А затем благодаря недюжинным способностям и упорству Константин, росший в деревенской глуши, пройдя через множество преград, смог получить образование. И учиться ему пришлось не только в окружном и земледельческом училищах, но и в Донской духовной семинарии, а позже и в Петербурге, в Археологическом институте и Духовной академии.
У такого вроде бы полярного расхождения в образовательных интересах имелось вполне объективное обоснование — нужда, невозможность платить за обучение, бывшее тогда для его отца непосильной ношей. Но в конце концов увиденное и услышанное Тренёвым в стенах этих образовательных учреждений пошло явно на пользу писателю. Пригодились и впечатления от сельской жизни, лёгшие в основу его первых проб как беллетриста.
«Изображаю только то, что хорошо знаю», — говорил позднее Тренёв, рассказывая о своей дооктябрьской прозе, достоверно отражавшей крестьянскую жизнь.
Ранние повести и рассказы писателя, передававшие яркость лично увиденного, услышанного и пережитого автором, были, как правило, сюжетно многолюдными, пёстрыми, во многом сатирическими. Заметно в них и поступательное движение по тропам, ранее проторённым известными русскими писателями. Но это не являлось подражательством. Тренёв шёл своей, лишь ему свойственной творческой дорогой, далеко не гладкой, скорее чаще ухабистой, что, видимо, и помогло ему в итоге обрести неповторимость письма, которую можно назвать тренёвской. Писателю в высокой степени было свойственно конкретно-чувственное видение жизни, её глубокое художественное восприятие. В рассказах писателя мы видим народную жизнь как она есть: в её обыденной простоте, в естественном чередовании трагического и радостного, драматического и смешного.
С годами проза писателя становилась более острой и социально бескомпромиссной, хотя ещё и не революционной. Тренёв революционные идеи принял лишь с приходом Великого Октября, сразу прочувствовав его очистительный, свежий воздух и всеобъемлющее, непреходящее значение. Да и преподавательская работа способствовала тому, что он воочию лицезрел людей нового мира, пускай ещё малограмотных, как один из самых обаятельных и поэтичных героев «Любови Яровой» матрос Швандя, «упольне сознательный», не свободный ещё от наивных представлений, но уже твёрдо стоящий на классовых позициях.
Как бы ни интересна была беллетристика Константина Андреевича, а имя его в советской литературе прежде всего ассоциируется с драматургией. По сути, он являлся одним из её зачинателей.
Известный советский драматург Б. Ромашов как-то так отозвался о своём старшем коллеге: «Творчество К. Тренёва — целая глава истории нашего советского театра, а сам Константин Андреевич являлся центральной фигурой нашей драматической общественной жизни». Следует учесть и такое принципиально важное обстоятельство: именно Тренёв был фактически первым советским драматургом, кто обратился в своей пьесе «На берегу Невы» к образу великого Ленина.
При том, что пьеса эта была написана в 1937 году (к тому времени давно уже закрепилась слава тренёвских «Любови Яровой» и «Пугачёвщины»), и Ленин как драматургический персонаж включён в неё лишь годом позже, когда Тренёв подготовил вторую редакцию этого произведения, представляются важными мысли мастера, впервые бравшегося за показ вождя на сцене: «Взявши темой Октябрь, в Ленинграде, я не ставил себе задачей вывести Ленина на сцене как сквозное действующее лицо. Я слишком хорошо чувствовал, что задача прежде всего нам не по плечу… С другой стороны, немыслимо изображать Октябрьскую революцию без участия Ленина. Но нам казалось, что великая роль Ленина в мировой истории может быть изображена без сценического появления, без актёра, играющего эту роль. Эту роль Ленина драматург может и должен показать, чтобы дух Ленина, гений Ленина чувствовался на сцене и без физического присутствия Ленина.
Такая задача казалась мне тоже огромной важности и огромного труда.
Однако возможность показать в пьесе Ленина была так захватывающа, что трудно было отказаться от этого. Я начал изучать личность Ленина по его произведениям, по воспоминаниям очевидцев… Нужно ли говорить о том, как захватила меня эта работа, как неотразимо влекло изображение Ленина…»
Коль уж речь зашла об образе Ленина, появляющегося в этой пьесе, действие в которой происходит в Петрограде в 1917 году, то вот что следует отметить. Очередное обращение Тренёва к революционной эпохе не имело уже столь грандиозного успеха, какой сопровождал его «Любовь Яровую». Пьеса «На берегу Невы», даже при более широком размахе её эпических рамок в сравнении с «Любовью Яровой», не стала произведением культовым, хотя Тренёв стремился создать в ней образ России между Февральской и Октябрьской революциями 1917 года, многолико представив их главные действующие силы.
В пьесе этой Тренёв вновь подтвердил своё бесспорное мастерство лепить типичные характеры описываемого им времени. Мы видим в ней рабочих и владельца большого завода, солдата из крестьян Фёдора Князева, большевиков и украинского помещика, офицеров и других представителей лагеря контрреволюции, ну и самого Керенского, показанного самовлюблённым позёром, каким он и был в действительности. Сатирических красок в показе этих героев Тренёв не жалел. А в некоторых случаях драматург был прямо-таки беспощаден.
Что же касается вопроса о показе в пьесе сцены в Смольном, в центре которой мы видим вождя революции, то, конечно, этот кадр идейно и художественно произведение усиливает, Ленин выписан реалистично и выпукло. Речь его и лаконична, и сильна эмоционально, он представляется человеком энергичным, дающим исчерпывающие оценки и принимающим молниеносные решения. Дабы читатель мог оценить мастерство Тренёва, представившего в пьесе Ленина, приведу его слова после сообщения секретаря об ультиматуме Викжеля:
«…Все? И солнца, и луны, и земли? А почему под ультиматумом нет подписи Иисуса Навина? Недействительно!
Звонок телефона.
(Взял трубку.) Да, товарищ Сталин, я. Против меньшинства ЦК надо взять решительные меры, самые решительные. Объявить их угрозы изменой делу пролетариата. Линия нашей тактики безусловно обязательна для всех членов партии. Категорически потребовать ответа в письменной форме. Либо они, либо партия… Так… так… Правильно: с расколом бороться беспощадно. Они знают, чего хотят: расколоть наши головы. Но они не знают, что мы это знаем… Да, да, товарищ Сталин, мало эти вещи знать, — надо о них всем помнить. (С юмором.) Товарищ Сталин, тут ещё одна страшная угроза: Викжель ультиматум прислал: если сейчас не удовлетворим требования, останавливается всё движение. Срок истёк. Я тоже думаю, срок истёк, надо гнать подлецов… Как?.. Не надо гнать? А что же делать?.. Сказать одно слово? Какое? Арестовать?.. Сами убегут?.. Верно! Ха-ха-ха! (Смеётся.) Паника их необъяснима: если они против того, что мы взяли власть, то почему так боятся, что мы её можем потерять?.. (Смеётся.) Ваш проект об организации контроля просмотрел. Исправлять нечего, а добавление сделал. Какое?.. Собственную подпись под проектом. Сейчас будет встреча с военным штабом, прошу ко мне…»
Пьеса «На берегу Невы», как и «Любовь Яровая» и другие пьесы мастера, шедшие долгие годы на театральных сценах страны, оказалась фактически под запретом после преступного развала Советского Союза. Удивительного в этом ничего нет, буржуазной власти с её псевдокультурой подобные спектакли не просто не нужны, но опасны. Но как они нужны сегодняшней молодёжи, порою представления не имеющей о тех революционных событиях и персональной в них роли Ленина, о партии большевиков, возглавившей строительство нового справедливого общества. Хочется надеяться, что Тренёв ещё вернётся на сцены наших театров, а вместе с ним и другие произведения лучших советских драматургов, талантливо и правдиво показывающие строительство Советской власти.
Замысел Тренёва написать об Октябрьской революции созревал ещё в годы Гражданской войны, но осуществил он его не сразу. Осознав «преждевременность этой работы», он взялся за реализацию достаточно серьёзной задумки о написании исторической драмы о Емельяне Пугачёве, и в 1924 году им завершена историческая драма «Пугачёвщина», где, по словам драматурга, «много элементов современности».
Это произведение сильно своей исторической правдой, ведь Тренёв ставил перед собой задачу создать реалистическую народную трагедию, что ему в полной мере удалось. «Пугачёвщина» — это красочная и убедительная пьеса о праве народа на восстание против угнетателей и решительную расправу с ними, о справедливости борьбы во имя воли и счастья, «за жизнь человеческую». Служение интересам народа — вот тот непреложный закон, который становится сердцевиной всей сюжетной линии отношений Пугачёва с народом. Но показывает их драматург далеко не однозначно. Пугачёв в драме не сразу осознаёт, что исход его действий определяют не бесшабашная храбрость и удаль, а воля народа, который готов «биться не на жизнь — на смерть». Оттого и видим мы в финале Пугачёва преображённым, он обретает подлинно трагическое величие, понимая, что, даже не достигнув поставленной цели, он всё же и на царской плахе утверждает высочайшую идею народного освобождения, крепко укоренённую в сознании народа. Побеждённый Пугачёв, таким образом, выходит из схватки победителем.
Примечательно и то, что пьеса, повествующая о Пугачёве, сконструирована Тренёвым так, что сам Пугачёв не является в ней главным героем. На авансцену выходит сам народ, являющийся главной движущей силой сценического действа. При этом народ у Тренёва — это не только масса, но и конкретные её яркие представители, такие, например, как старик Марей, который со свечой в руке идёт на смерть. Вот это и есть основа пугачёвщины как социального явления, убеждает нас Тренёв, сам вышедший из народных низов и знавший его самочувствие и настроения, что называется, досконально.
Три года работал писатель над этим произведением, изданным в издательстве «Мосполиграф». Приятно удивлён он был и тогда, когда вскоре после публикации пьесы в сентябре 1924 года получает телеграмму: «Симферополь, Казанская, 22, Тренёву.
С огромным интересом прочёл вашу «Пугачёвщину». Прошу исключительное право для постановки в Московском Художественном театре. Немирович-Данченко».
А перед самой премьерой драмы, которая состоялась на сцене прославленного театра 19 сентября 1925 года, режиссёр так объяснит выбор мхатовцев: «Пьеса К. Тренёва «Пугачёвщина» дала МХАТу чрезвычайно ценный материал потому, что произведение это написано в лучших традициях русской литературы и корни его лежат в творчестве Пушкина и Толстого…»
Следующей большой и безусловно главной работой Тренёва стала пьеса «Любовь Яровая», в которой с наибольшей полнотой и силой проявится художественное мастерство писателя, созревавшее не одно десятилетие.
«Любовь Яровая» была впервые поставлена на сцене Малого театра в Москве 22 декабря 1926 года. После той премьеры, имевшей грандиозный успех, «Правда» писала: «Любовь Яровая» — блестящий красочный спектакль о суровых и незабываемых днях Гражданской войны, спектакль, красота и сила которого никогда не увянут». А в предновогоднем номере «Известий» появилась рецензия на этот спектакль наркома просвещения А.В. Луначарского, который отметил достоинства постановки и поздравил с ней Малый театр.
Чем же так покорила зрителя эта пьеса о Гражданской войне, тем более что она не являлась первооткрывательницей этой знаковой темы, так как к тому времени на сцене уже гремели «Виринея» Л. Сейфуллиной и «Шторм» В. Билль-Белоцерковского?
Думается, прежде всего тем, что Тренёву удалось показать в ней широкое полотно гражданского противостояния со всеми его активными и пассивными участниками. Пестрота героев пьесы впечатляет. Кого в ней только нет, причём видим мы людей, не просто находящихся на разных полюсах, но и тех, кто не определился, запутался в своих взглядах на происходящие события.
Да, лейтмотив пьесы — борьба за утверждение нового мира. В центре внимания драматурга — внутренний мир человека, его переживания, мысли, чувства. При этом художника интересуют различные классы общества. Для него важно было сделать как бы срез общества тех лет, показанного им на примере небольшого безымянного южного городка, ставшего ареной борьбы красных и белых.
Персонажи пьесы взяты Тренёвым из той жизни, которую он и наблюдал в Крыму, бывшем в годы Гражданской войны ареной ожесточённых столкновений противоборствующих сторон. У ряда героев, таких как спекулянтка Дунька и проходимец Елисатов, были живые прототипы. А вот в профессоре Горностаеве явственно отразились черты таких известных крымчан, как поэт М. Волошин и профессор, генерал в отставке, поддерживавший красных, Н. Маркс. Материалом же для создания ключевого в пьесе образа Романа Кошкина послужила, по-видимому, героическая жизнь комиссара просвещения Крымской республики Ивана Андреевича Назукина, с которым Тренёв в 1919 году вместе работал. К слову, благодарные потомки в 1980 году в Феодосии, ставшей местом гибели Назукина, установили ему памятник.
Особый интерес представляют образы учительницы Любови Яровой, комиссара Кошкина, матроса Шванди. И интересен тут не только драматический узел взаимоотношений Яровой и её мужа Михаила, переметнувшегося в стан врага, но и, что куда значимее, рост революционного сознания Любови, поставленной перед судьбоносным выбором между личными чувствами и верностью революционному долгу.
Показателен в этом отношении диалог Яровой и машинистки Павлы Петровны Пановой, представительницы старого мира, готовой уничтожать большевиков во время кратковременного возвращения в город белых:
«Панова. Да, я много видела. Я видела культуру и в Европе и в России и вижу, что значит растоптать хамским сапогом в один миг то, что создавалось веками.
Любовь. Значит, не годится то, что создавалось веками. Если его так легко растоптать.
Панова. Нет, это не мерка! Ваш муж, как и мой, были прекрасные люди. Мой муж был славный архитектор, созидал дворцы и храмы, а погиб от укуса одной вши. И нет больше творца, не создаёт новых дворцов и храмов. Их вошь съела.
Любовь. Создадут другие.
Панова. Не в России, милая. Здесь вошь — царица, всё съест.
Любовь. Есть паразиты хуже вшей. Вот они моего мужа съели и ребёнком закусили. Ваш муж дворцы строил, а мой в это время в тюрьмах сидел. Дворцы вы себе строили, а нам казематы… А на германской войне ваш муж был?
Панова. Нет!
Любовь. Правильно! Защищать отечество могут только опасные враги и хамы, а сыны отечества прятались за спиной этих врагов. Мой муж говорил, прощаясь: «Жди, Люба, принесу с фронта новую жизнь, а за старое с ними сочтёмся». Так я теперь его именем предъявляю счёт.
Панова. За мужа?
Любовь. Нет, за всех «хамов», что вам дворцы строили!»
Такова Любовь, искренне поверившая в революцию и другой жизни, как вместе со своим народом себе и не представляющая.
Сильно выписан и Кошкин. В нём Тренёв показывает красного комиссара, увлечённого делом народного просвещения. Потому и тянется к нему профессор Горностаев, к которому Кошкин обращается так: «…Вы знаете только, что ученье — свет, это вам прямо видать, а что неученье — тьма, так это вы только сбоку видали. А я сам испытал на своей шкуре. Вам свет в глаза светит, мне тьма застилает. Так мне эта тьма лютей, чем вам, и я с ей не на жизнь, а на смерть биться буду».
Особо колоритно выглядит в пьесе Швандя — верный и бесстрашный солдат революции, который свято верит в то, что революция «всё разобъяснит».
Если же посмотреть на «Любовь Яровую» через призму дня сегодняшнего, то отчётливо становится понятным, что справедливый мир не пришёл тогда на нашу землю в одночасье. Не настанет он сам по себе и в наши дни. За него необходимо бороться, пристально смотря на всякого рода попутчиков и тех, кто лишь прикрывает своё истинное нутро таким обихоженным понятием, как народные интересы.
Пьеса «Любовь Яровая» стала явлением в молодой советской литературе, символом нашего отечественного искусства и прошла по многим странам, вызывая восторг у зрителя, с головой погружавшегося в то тревожное время. Пьеса была дважды экранизирована. Старшее поколение, вне всякого сомнения, помнит замечательный одноимённый фильм 1970 года В. Фетина по сценарию А. Витоля, собравший под своими сводами звёздный актёрский состав, от одного перечисления имён дух захватывает: Л. Чурсина (Яровая), В. Лановой (Яровой), В. Шукшин (Кошкин), К. Лавров (Швандя), Р. Нифонтова (Павла Панова), А. Папанов (профессор Горностаев), В. Кенигсон (полковник Малинин), А. Грибов (полковник Кутов), И. Макарова (Дунька), И. Дмитриев (Елисатов) и др.
В 1941 году за создание пьесы «Любовь Яровая» драматург был удостоен Сталинской премии первой степени, награждён также орденами Трудового Красного Знамени и «Знак Почёта».
Одним из последних заметных произведений Тренёва стал рассказ «В семье», появившийся в журнале «Огонёк» в мае 1944 года и рассказывавший об израненном танкисте, Герое Советского Союза, подвергшемся таким пластическим операциям, что отказывался возвращаться в родной дом, дабы не доставлять страданий семье, не смущать близких. Но не так устроены русские люди, жена и мать героя — они узнают его и под личиной как бы чужого человека, якобы сослуживца их мужа и сына, пришедшего в их дом передать приветы. Такова жизненная правда, ведь рассказ этот Тренёв не придумал, о схожей истории ему рассказал его зять, известный писатель П. Павленко, узнавший о ней в редакции газеты «Красная звезда», в которой он во время войны работал корреспондентом. Проникновенный этот рассказ нужно читать. В нём наш русский дух самопожертвования во имя близких, семьи, Родины.
Многие творческие планы Тренёва остались нереализованными. В декабре 1944 года он в сопровождении П. Павленко побывал в Симферополе и Ялте. Глубоко взволновала его тогда встреча с участниками комсомольско-молодёжного подполья в оккупированном гитлеровцами Симферополе. Писатель подробно расспрашивал ребят об их борьбе и о «подпольном быте», вникая в существо откровенных рассказов. У него созревал замысел написать о них. «Это дети моей Яровой», — сказал он тогда своему зятю. Гордость за этих мужественных детей переполняла его… Но написать о них Константин Андреевич уже не смог, спустя полгода он ушёл из жизни.
Но в памяти народной имя писателя не затерялось. Увековечено оно не только в его произведениях, но и в ряде улиц, памятных досок, находящихся в некоторых городах России и Украины. А в Симферополе, в самом центре города, есть парк имени Тренёва с его памятником. Склонив голову на руку, погрузившись в свои мысли, в кресле на гранитном постаменте восседает высокий, длиннолицый человек — тот самый Константин Тренёв, оставивший нам не устаревающее литературное наследие, требующее своего нового и неспешного прочтения.
